Пещера Лейхтвейса. Том третий
Шрифт:
Экипаж «Колумбуса» состоял из самого отчаянного сброда. Честный, порядочный человек никогда не захотел бы попасть на судно, несущее на себе проданных людей. Экипаж «Колумбуса» был набран в Нью-Йорке из всякого сброда, из пьяниц и игроков. Эти негодяи едва узнали, что судно наскочило на риф, как тотчас же, охваченные ужасом, с криком и ревом бросились к спасательным ботам. Но Батьяни, как он ни был гадок, все же с мужественной решительностью остановил молодцев. Быстро выхватил он два пистолета из карманов своего плаща и с угрозой направил их на матросов.
— Первый, кто осмелится без моего позволения дотронуться до лодок, будет застрелен немедленно, без всякой пощады. Это так же верно, как то, что я капитан «Колумбуса».
Угроза подействовала. Матросы собрались в кучку посредине корабля, злобно посматривая на капитана.
— Что же, мы должны быть утоплены, как крысы? — орал рослый рыжий ирландец. — Разве капитан не видит, что «Колумбус» при последнем издыхании? Мы наскочили на камень, и судно получило пробоину. Дай Бог, чтобы св. Патриций помог мне выбраться здоровым и невредимым из этой беды.
— Лоцман! — крикнул Батьяни. — Где лоцман?
Матиас Лоренсен вышел из рулевой рубки, спокойный, но смертельно бледный. Сын его следовал за ним, и пока они шли к капитанской рубке, к ним присоединился и Лейхтвейс, находивший, что настала минута, когда он должен взять под свою защиту старика.
— Подлый негодяй! — накинулся Батьяни на лоцмана, едва тот успел подняться до половины лесенки, ведущей на капитанскую вышку. — Что ты наделал, мерзавец? Ты потопил судно? У тебя на совести несколько сот человеческих жизней!
— Что касается до негодяя — об этом мы поговорим впоследствии, — ответил Матиас Лоренсен с замечательным самообладанием. — На ваш же упрек я отвечу коротко и ясно: вы сами виноваты в том, что случилось.
— Я виноват? Негодяй! Вы осмеливаетесь сказать мне это? Кто же лоцман на корабле — вы или я? Кто обязался провести судно до Гельголанда — вы или я? Кто держал руль — вы или я?
— А кто приказал убрать фок-мачту? — крикнул взбешенный старик, не будучи в силах больше сдерживаться. — Вы или я, господин капитан? Кто виноват, что буря била нас в борт и натолкнула на проклятый камень? Вы или я?
Батьяни прикусил губу, взглянув на лоцмана свирепыми, налитыми кровью глазами.
— Так вы думаете, что мы сели на камень?
— Так же верно, господин, как то, что теперь нас может спасти только один Господь.
— Этот риф был известен вам?
— Как мой собственный карман. Это Акулова подводная скала, находящаяся вблизи Гельголанда, риф острый, как рыбья кость.
— Вы говорите: вблизи Гельголанда? В таком случае на острове увидят и услышат наши сигналы?
— Их услышат и, может быть, увидят.
— И к нам придут на помощь?
— В этом я менее уверен, — ответил лоцман с насмешливой ноткой в голосе, — в такую бурю гельголандцы едва ли станут рисковать своей жизнью.
— Все-таки нужно попробовать, — проговорил Батьяни и приказал рулевому, который также стоял на капитанском мостике, сойти вниз и измерить высоту воды, чтобы убедиться, нельзя ли еще забить пробоину и выкачать воду, или следует считать «Колумбус» погибшим окончательно.
В то же время он приказал помощнику зажечь сигнальные огни и дать выстрел из сигнальной пушки… Все было немедленно исполнено, и через несколько минут громовые выстрелы сигнальной пушки понеслись по бушующему морю, и огненные ракеты взвились к небу, извещая гельголандцев об опасности, угрожающей судну. Рулевой тоже скоро исполнил данное ему поручение. С бледным как мел лицом он доложил, что вода поднялась до шести футов. Вода врывалась со страшной стремительностью, и судно могло каждую минуту лечь на правый борт. Рулевой имел неосторожность сообщить свой доклад громким, взволнованным голосом, так что матросы, столпившиеся у капитанской рубки, не пропустили ни одного слова.
— К лодкам… к лодкам… — ревели они, — капитан, мы хотим спастись, мы бросаем судно!
Батьяни, убедившись, что не может спасти ни корабля, ни его драгоценного груза, решил позаботиться о своем собственном спасении.
— Ну, так и быть, ребята, спускайте лодки; постарайтесь добраться до Гельголанда; надеюсь, нам это удастся.
Матросы крикнули громкое «ура!» и повернулись, чтобы броситься к лодкам, но в это мгновение раздался над их головами громовой голос:
— Стойте! Никто не смеет тронуться с места. Никто не смеет подойти к лодкам.
Человек, крикнувший эти слова, стоял на капитанском мостике рядом с Батьяни. Это был Генрих Антон Лейхтвейс. Чтобы подкрепить свои слова, он направил пистолет на кучку присмиревших матросов.
— Капитан, — обратился он несколько странным, но сдержанным голосом к Батьяни, который невольно отступил на шаг назад, потому что голос, только что кричавший на матросов, показался ему знакомым, — капитан, ответьте мне на один вопрос, который я должен задать вам: как должен поступить честный благородный капитан, когда он видит, что судно его погибает? О ком должен он прежде всего подумать, не только как честный моряк, но даже просто как человек?
Батьяни насмешливо расхохотался.
— С ума вы сошли, господин гельголандец? Что это вам вздумалось устраивать мне экзамен в такую минуту? Убирайтесь к черту! Вот вам мой ответ.
— Ну, так я сам отвечу на свой вопрос, — воскликнул Лейхтвейс. — Всякий добропорядочный капитан при крушении судна думает сперва не о себе и своем экипаже, а о пассажирах, находящихся на корабле. Он отвечает за их жизнь, за их безопасность, о них он должен заботиться и им он обязан предоставить спасательные лодки, если он только не презренный плут и негодяй.
— Ба, о каких пассажирах вы говорите? — возразил Батьяни. — Что же касается вас и ваших земляков, то вы можете вместе с нами уйти на спасательных ботах… Мне и в голову не приходило оставить вас здесь, на утопающем корабле… а то…
— Разве у вас нет других пассажиров на «Колумбусе», капитан? — спросил Лейхтвейс, твердо напирая на каждое слово.
Цыган вздрогнул. У него ноги подкосились; он заподозрил, что этот вопрос сделан неспроста.
— Другие пассажиры? — пробормотал он нетвердым голосом. — Какие другие? Что вы этим хотите сказать? «Колумбус» — судно не пассажирское, оно несет кладь, хотя и очень ценную, но она может затонуть вместе с кораблем, лишь бы мы спаслись.