Песенка для Нерона
Шрифт:
— Там есть риф, — сказал я ему; — он защищает их, потому что каждый корабль, который подходит достаточно близко, разносит в щепки, а все моряки погибают...
— Да, — сказал он терпеливо. — А затем феаки отвозят их туда, куда они больше всего хотят попасть. Подумай.
— Ох, — подумал я. И тут же подумал: — Но это же неправда. Я ведь все еще жив. Я должен быть жив, а иначе как я убил всех тех людей? Как я убил...?
— Меня, собирался ты сказать.
— Ладно, да, тебя. Объясни мне
— А, ну да, — сказал он. — Но я же и так был мертв, забыл? Я умер больше десяти лет назад на вилле Фаона. Ты убил меня. Я попросил тебя сделать это, и ты был так добр, что подчинился. Ты зарезал меня; я упал на колени, пробормотал: какой артист умирает! — и отдал концы. Вот как все было. Спроси кого хочешь, услышишь то же самое.
— Да, — подумал я, — но это же просто история, на самом деле все было по-другом.
Но ему не надо было говорить мне, что история вся здесь, потому что я и так это знал; как знал, что не убивал сенатора и его гладиаторов — они погибли, когда их повозка свалилась с утеса; я не убивал Бландинию — она умерла от той же болезни, что унесла маму; и я не убивал Нерона Цезаря, потому что он умер многие годы назад; и я не убивал Каллиста, потому что мы с ним умерли на кресте в тот день, когда я первый раз увидел Луция Домиция. Спросите кого угодно, они скажут то же самое.
— В общем, — сказал он. — Я уже пошел. Наверное, я должен тебя поблагодарить за компанию и все прочее; но честно говоря, все, чем ты занимался — это удерживал меня от попадания туда, куда я всегда хотел и должен был попасть. Ты хотел добра, но все это был лишь одной большой ошибкой Ну, ты понимаешь — в тот момент казалось хорошей идеей.
— Понимаю, — подумал я. — А что теперь?
— Меня ждут, — сказал он. — Там, в порту, а я не хочу их задерживать, они очень занятой народ. И еще я хочу сказать: не тревожься о том, что произошло. Это был дурацкий несчастный случай, вот и все; но все обернулось у лучшему. В конце концов, для тебя я по-прежнему буду пребывать не в том месте, вместо того, чтобы окончательно стать свободным и безгрешным.
— И оставить все проблемы позади, — подумал я. — Уже слышал этот прикол.
Но он обидел меня, поэтому я подумал только:
— Что ж, бывай тогда, — и даже не обернулся (как Орфей в той истории, помните?). И его не стало.
Музыканты наконец добрались до финала и все вокруг стали кричать и улулюкать, как будто испытывали неслабое удовольствие. Толстяк, который стоял на моей ноге, ткнул меня локтем в ребра и сказал:
— Ну разве это было не великолепно? — и я кивнул просто из вежливости.
— Чудесно, — сказал я.
— Да, именно так. И довольно храбро с их стороны было исполнить его. Не думаю, что его хоть раз играл на публике с тех пор, как он умер.
У меня возникло дурное предчувствие.
— Извини, — сказал я. — С тех пор как умер кто?
Толстяк посмотрел на меня.
— Нерон Цезарь, конечно же, — сказал он таким тоном, будто я спросил его, что это за белая круглая штуковина вон там в небесах. — Это был его «Гимн Деметре», его шедевр. Блестяще, — вздохнул он. — Совершенно невероятно, чтоб мне сдохнуть. Может, император из него вышел говенный, но какой был артист!
— Совершенно верно, — пробормотал я.
Разумеется, на следующий день, когда я урвал несколько часов сна на чьей-то навозной куче и вернулся к дому того чувака, выяснилось, что никаких мулов нет и не было. Я вернулся домой пешком и с тех пор я здесь.
Вы знаете, я думаю, Луций Домиций ошибался насчет феаков. Действительно, никто никогда не слышал об их острове и да, его должны были рано или поздно заметить. Но я совершенно уверен, что я все еще жив — по крайней мере, моя спина болит после долгого дня, проведенного с тяжеловесною мотыгой, так что, полагаю, он рассказал мне сказку, как и следует ожидать от артиста, а я ответственно заявляю, что он был артист. И я думаю, что кто-то должен был побывать на Схерии, чтобы вернуться и рассказать о ней, потому что она упоминается в «Одиссее», в конце концов. Ведь никто никогда не возвращался из царства мертвых, чтобы поведать о нем, кроме, может быть, Одиссея, если такой вообще существовал (он, впрочем, побывал и на Схерии, так что, может, и существовал). Кстати говоря, около года назад я оказался в городе, у меня выдалось свободное время; в итоге я оказался перед лотком книготорговца, разыскал копию «Одиссеи» и нашел в ней соответствующие куски — про Схерию, про посещение царства мертвых и все прочие. И был там один фрагмент, который запал мне в память — тот, в котором Одиссей попадает в подземный мир и натыкается на душу своего друга Ахилла, великого героя; и Ахилл говорит ему, что быть великим героем очень прекрасно, но потом ты умираешь и все.
— Не надо мне залечивать про смерть, Одиссей, — говорит он. — Я бы предпочел жить в рабстве у бедняка, не иметь своей земли и еле сводить концы с концами, чем быть царем и императором всех достославных мертвецов.
Это навело меня на одну мысль, хотя я не так чтобы большой знаток философии; по всему выходит, что мне неслабо повезло — больше, чем я заслуживаю, это уж точно — потому что в конце концов я вернулся домой, и теперь свободен и безгрешен, и все мои проблемы, как будто, остались в прошлом.
И, в общем, вот я здесь; и если я ожидаю казни в камере смертников, то разве это не всегда было именно так?