Песенный мастер
Шрифт:
Ему и в голову не пришло, что он может утонуть.
9
Урок.
Эссте привела Анссета в голую комнату, где не было окон. Один только камень, площадью в десяти квадратных метров, и толстая, не пропускающая звуков дверь. Они уселись на каменном полу, а поскольку все полы в Доме были каменными, они посчитали пол удобным или, по крайней мере, знакомым, так что Анссет даже имел возможность расслабиться.
— Пой, — сказала Эссте, и мальчик запел.
Как всегда
Песня резонировала и отражалась от стен
— Звенит, — сказала Эссте.
— Мммм, — ответил мальчик.
— Пой так, чтобы звук не звенел.
Анссет запел снова, на сей раз песню бессловесную и совершенно не имеющую смысла, и та свободно двигалась в самых низких нотах (которые не были особо низкими), и наружу выходили, скорее, не ноты, но дыхание. Эта песня уже не давала эха.
— Пой так, — приказала Эссте, — чтобы для меня и для стен было громко, как ты сам это чувствуешь, но чтобы эха не было.
— Я не могу, — ответил на это мальчик.
— Можешь.
— А ты можешь?
Эссте запела, и ее песня наполнила все пространство, но отражения от стенок не было.
Так же запел и Анссет. Один час, затем другой, пытаясь отыскать самый подходящий голос для этого помещения. И в конце концов, в начале третьего часа, он сделал все так, как надо.
— Сделай это снова.
Мальчик опять запел, а потом спросил:
— Зачем?
— Ты не поешь только в тишине. Ты еще поешь и в пространстве. Ты должен петь точно в том пространстве, которое тебе дано. Ты обязан петь так, чтобы все слышали тебя безошибочно; ты должен держать ноту так чисто и без эха, чтобы любой мог слышать именно то, что производит твое тело.
— И я должен это делать каждый раз?
— Вообще-то, Анссет, это становится рефлексом.
Они посидели и помолчали. А потом, очень осторожно и мягко Анссет попросил:
— Мне бы хотелось таким вот образом заполнить и Капеллу.
Эссте понимала, о чем мальчик просит, и ей не хотелось отвечать на этот животрепещущий вопрос.
— Думаю, что сейчас в Капелле никого нет. Мы можем пойти туда.
Анссет вздрогнул на какое-то мгновение — тем не менее, Эссте отметила, что, после того, как ее ученик помолчал, на его лице ничего не отразилось.
— Мама Эссте, — сказал он наконец, — я не знаю, почему мне запрещено выступать?
— Разве тебе запретили?
— Ну, — тихо-тихо, кротко — ты же понимаешь, я должен.
Это уже была небольшая победа. Сейчас она заставила его спросить. Только победа оказалась бессмысленной. Он не потерял самоконтроля; просто мальчик понял, об этом бессмысленно молчать. Эссте откинулась, прижавшись стеной к каменной стенке, не понимая того сейчас, что сама связана своей жесткостью,
— Анссет, а какова твоя песня?
Тот уставил на Эссте пустое лицо. Она ждала. Мальчик явно ничего не понял.
— Анссет, ты попросту возвращаешь назад наши собственные песни. Ты ухватываешь, что люди чувствуют, усиливаешь эти чувства и тем самым разбиваешь, крушишь нас ими; только вот, дитя, какова твоя песня?
— Все.
— Ни одной. До сих пор я никогда не слышал, чтобы ты пел песню, о которой бы я знала, что эта песня — только твоя.
Анссет не утратил Самообладания. Но конечно же, мог бы и рассердиться. Он только глянул на Эссте своими пустыми глазами и сказал:
— Ты ошибаешься.
Мальчишке было всего шесть лет, а он сказал: ты ошибаешься.
— Ты не будешь петь на публику до тех пор, пока не споешь для меня свою песню.
— А как ты узнаешь?
— Пока не знаю, Анссет. Но узнаю.
Мальчик с готовностью слушал ее, и Эссте, потому что и сама умела Владеть Собой, не отворачивалась от его взгляда. Некоторые дети, бывало, плохо воспринимали самоконтроль, и чаще всего заканчивали как Глухие. Не всякий легко овладевал им, но это было исключительно важным для песни. Но вместе с тем были и такие дети, как по-настоящему хорошие певцы и Певчие Птицы, которые обучались Владению Собой очень быстро и жили с ним естественно. Слишком естественно. Ведь сутью и целью самоконтроля вовсе не было полностью исключить певца от человеческого общения, но удерживать этот контакт чистым и ясным. Только вот Анссет вместо того, чтобы использовать Самообладание в качестве канала, использовал его, чтобы выстроить непробиваемую и непреодолимую стену.
Я преодолею твои стены, Анссет, молча пообещала ему наставница. Ты еще споешь мне свою песню.
Но его пустое, ничего не выражающее лицо ответило ей только: Ты сорвешься с этой стены.
10
Войдя в Высокий Зал, Рикторс Ашен кипел гневом.
— Послушайте, леди, вы знаете, что это такое?
— Нет, — ответила Эссте, и голос ее рассчитан был так, чтобы успокоить прибывшего. Это ордер на прибытие. От самого императора.
— Ну хорошо, вы прибыли. Почему же вы так волнуетесь?
— Но меня допустили только через четыре дня! А я личный посланник императора, по очень важному вопросу…
— Рикторс Ашен, — перебила его Эссте (но спокойно, тихо), — вам дали важное поручение, но дело не в том. Сейчас это всего лишь остановка на пути…
— Вы чертовски правы, — заметил на Это Рикторс Ашен, — но теперь из-за этого поручения я потерял четыре дня.
— Возможно, вам бы следовало попросить меня о встрече.