Пеший город
Шрифт:
Бывший адвокат посмотрел на своего спасителя и тут же признал в нем Орла, здешнего дворника.
— Не знаю, как вас благодарить… — сказал Сорокопут и смутился. — То есть я знаю, как благодарить… — Сорокопут еще больше смутился и замолчал.
Дворник кивнул и продолжал подметать улицу. Хотя он уже стар, но крылья у него большие и сильные, благодаря им Орлу удалось получить такое хорошее место. Дворник метет аккуратно, стараясь не поднимать пыль, и очень следит, чтоб не побеспокоить пешеходов.
А пешеходов все больше. Красавец Фазан спешит на свидание. Он очень спешит, потому что впереди у него еще одно свидание,
А почтовый Голубь спешит доставить утреннюю почту. Но еще больше он спешит попасть на стадион. Голубь работает почтальоном, но в душе он футболист. Его душа гоняет по полю и штурмует ворота, в то время как тело мирно разносит корреспонденцию.
У Ворона свои дела на кладбище. Работа на кладбище — не бей лежачего, но на всякий случай Ворон нацарапал на земле объявление: «Прием покойников в порядке живой очереди». Порядок — везде порядок.
Но самое любопытное в Птичьем городе — это трубы. На вид они ничем не отличаются от обычных дымовых труб: из них так же валит дым, они забиваются сажей и время от времени требуют чистки. Но есть у них одно особое качество: эти трубы поют. Стоит подуть ветру, и в городе начинается трубный концерт. Песен много, и они никогда не повторяются.
Для чего у птицы крылья? Чтобы ими укрываться, Чтоб вышагивать ногами, а на крылья опираться. Чтоб глаза прикрыть от солнца, спрятать голову под мышку, Чтоб махнуть крылом на небо, о котором пишут в книжках. Чтобы их носить по моде и укладывать красиво, Чтобы хлопать от восторга, благодарного порыва. Чтоб зарядку ими делать, чтобы их во гневе стиснуть. Чтоб из крыльев дергать перья и писать любимой письма. Будьте умненькими, птицы, спрячьте крылья под жилетку! Для чего у птицы крылья? Чтоб за них сажали в клетку.Что ж, песни как песни, и если бы их пели птицы, никто бы на них не обратил внимания. Но то, что их поют трубы, придает песням какой-то скрытый иронический смысл, агенты тайной и явной полиции рыскают по городу, залазят в трубы, и не один из них буквальным образом сгорел на работе при исполнении служебных обязанностей.
Голубь и солдат Канарей
Был большой футбол, и болельщиков набралось столько, что негде было упасть мячу. [1] Птицы по-своему играли в футбол: роль мяча у них выполняла какая-нибудь птица. Пернатые буквально дрались за мяч, то есть за то, чтобы побыть мячом хоть немножко, потому что тогда они получали возможность влететь в ворота. Влететь что может быть желанней для птицы!
1
Счастье — это мяч: за ним хорошо гоняться. (Прим. Зяблика)
На центральной трибуне восседали опытные болельщики: Дятел, Зяблик и Сорокопут. Это были птицы совершенно неспортивного вида, но они знали о спорте все, что можно о нем знать. Офсайд, говорили они. Корнер. Штрафной удар.
Здесь же был профессор Дубонос, отличавшийся умением не говорить ничего лишнего. Как только ему предстояло сказать что-то лишнее, Дубонос умолкал, и за него говорили другие. «М-да…» замечал в таком случае Дубонос, скрывая за этим одобрение, осуждение либо насмешку.
На отдельной трибуне восседал Грач, главный медик его величества. Он поглядывал по сторонам, узнавая своих пациентов: «Печень!», «Желудок!», «Дыхательные пути» — и постепенно заражаясь общей болезнью,
Сейчас мячом был Голубь, тот, который разносил почту. Почту он все еще не доставил, и утренняя почта могла легко превратиться в вечернюю. Но Голубю было не до писем. Он поминутно влетал в ворота, и вратарь Кряхтун не успевал вынимать его из сетки.
— Какой полет! — квалифицированно восхищался Зяблик. — Дятел, вы видели этот полет? Сорокопут, вы видели?
— Н-ничего особенного, — квалифицированно возражал Дятел. — В-во-первых, м-мимо в-ворот, этого вы не станете отрицать. А в-во-вторых, б-было крыло, это тоже вполне очевидно.
Дятел был заика, но любил послушать себя.
— Крыло? Я не видел крыла. Сорокопут, вы видели?
— Не совсем… Так, краем глаза…
М-да… — сказал Дубонос, уходя с головой в газету, в которой его интересовала заметка о том, что слабым местом нашей команды до сих пор остается неумение бить по мячу.
Голубь хорошо справлялся с обязанностями мяча, но удача, как видно, вскружила ему голову. Не рассчитав, он пролетел мимо ворот и вылетел за пределы стадиона.
Аут, сказал Зяблик. Аут, сказал Дятел. Скорей всего и то и другое, сказал Сорокопут. А на отдельной трибуне медик Грач, не владея спортивной терминологией, кричал на своем языке:
— Ах, холера тебя возьми! Язва тебе в желудок!
Все смотрели туда, куда вылетел Голубь, но он не возвращался.
— Он заставляет себя ждать. То есть, он заставляет ждать нас, а о себе и говорить нечего, — сформулировал Сорокопут общее настроение.
Впрочем, о Голубе скоро забыли, и игра продолжалась с другим мячом, но с тем же подъемом и воодушевлением. Один солдат Канарей не мог попасть в общий тон. Он ждал возвращения Голубя.
Сколько помнит себя солдат Канарей, всегда рядом с ним кто-то исчезал. Сначала исчез его отец, и мать записала его на свою фамилию. Потом и мать исчезла: за ней приехал Ворон и увез ее неизвестно куда. С тех пор Канарей воспитывался на улице. Его воспитал дворник Орел, который никуда не исчезал, потому что у него было много работы. Так бы они и жили вместе, но тут вдруг исчез Канарей: его взяли в солдаты.
А вчера он приехал в отпуск, и Орел его не узнал, до того Канарей возмужал на солдатской службе. Ушел совсем птенцом, а теперь — поглядите на него: крылья по швам и докладывает по всей форме: