Пески Палестины
Шрифт:
— Сами немецкие колдуны и орденские братья этим не занимаются. Да и не смогли бы при всем желании: слишком много народа въезжает в Эль Кудс. Хранители Гроба и рыцари черного креста только охраняют ворота, а в разговор вступают лишь с теми, кто вызывает наибольшие подозрения. Остальных проверяют слуги‑кнехты. Мимо этих не пройдет ни один христианин.
— А мусульманин? Сарацинов привратная стража проверяет? Допрашивает?
Бурцев прикинул, сколько цайткоманде и братству Святой Марии для этого потребовалось бы переводчиков? Много, надо полагать.
Лицо Айтегина посмурнело еще больше:
— Рыцарям черного креста служат не только немецкие кнехты, но и некоторые
32
32 Лицемерные, «притворные» мусульмане, предатели
— Возмездия?
— Рано или поздно кого‑нибудь из предателей находят с перерезанным горлом, — пояснил наиб.
Ага! В городе действуют подпольщики! Не потому ли партизаны Жана Ибеленского, Айтегина и Бейбарса столь хорошо осведомлены об иерусалимских делах?
— Значит, с перерезанным горлом, говоришь?
— Да, — вздохнул старший эмир султана. — Правда, за каждого своего убитого пса немцы казнят по несколько человек. Мужчин, женщин, стариков, детей — всех без разбора. Сами же псы лютуют хуже зверей. Косой взгляд, брошенный в их сторону, или неосторожное слово могут стоить жизни. А в стремлении выслужиться перед новыми хозяевами мунафики, что несут стражу у ворот Эль Кудса, готовы заглядывать не только в повозки и седельные сумки правоверных мусульман, но и под хвосты их лошадей и верблюдов…
Наиб злобно, с отвращением сплюнул.
— Сможешь ли ты обмануть таких сторожевых собак, Василий‑Вацлав? Сможешь ли скрытно пронести мимо их острых глаз и цепких рук запретное оружие?
Перевод Хабибуллы прозвучал нейтрально, но вопрос эмира, как показалось Бурцеву, был задан тоном, уже подразумевающим отрицательный ответ.
Глава 22
Бурцев задумался.
— А скажи‑ка, почтенный Айтегин, если в Иерусалим пожелает войти не христианин и не мусульманин, кто из стражников станет с ним разговаривать?
— Не христианин и не мусульманин? — нахмурился эмир. — Это как?
— Ну, например…
Бурцев посмотрел на Сыма Цзяна:
— Буддист, например, из далекой страны Китай. Или…
Он перевел взгляд на Бурангула:
— Или какой‑нибудь степной язычник.
Айтегин озадаченно крякнул.
— Вообще‑то такие иноверцы редко появляются в наших землях, — переводил его ответ Хабибулла. — Но если это все же случается, то они, как правило, говорят по‑арабски, и их допрашивают не немцы, а предатели‑мунафики.
— Очень хорошо! Сыма Цзян, ты сможешь говорить по‑арабски?
— Моя немного умеется, — закивал китаец, — Хабибулла моя училась.
Для пущей убедительности мудрец из Поднебесной продемонстрировал свои способности:
— Ана бэта каллима араби. Ана фэхэма. Швайясь‑швайясь. Шукрана — Афуана. Мумкина — миш мумкина. Эсмика э? Эсми Сыма Цзяна. Райха фина? Бекема? Кулю тамэма. Ана бэкэбэка энта. Сэта — Бэнта. Рогеля — Валета [33] , –
33
33 Я говорю по‑арабски. Я понимаю. Чуть‑чуть. Спасибо‑пожалуйста. Можно‑нельзя. Как вас зовут? Меня зовут Сыма Цзян. Куда идешь? Сколько стоит? Все нормально. Я люблю тебя. Женщина‑девушка. Мужчина‑мальчик (искаженный арабский).
Подумав немного, китаец поставил жирную точку:
— Саляма алекума… Ну кака?
«Ну кака?» — это уже на древнерусском. Сыма Цзян интересовался произведенным эффектом.
— Сойдет, — хмыкнул Бурцев. — Если что, Хабибулла будет за переводчика.
Он снова повернулся к Айтегину:
— Теперь‑то уж мы как‑нибудь прорвемся, эмир.
— Ты уверен в этом, каид Василий‑Вацлав?
— Мне нужно попасть в Иерусалим до полнолуния, — упрямо процедил Бурцев. — И я пройду через ворота. И способ провезти оружие отыщу. И в ночь полной луны открою ворота.
Айтегин смотрел на него испытующе.
— В твоих глазах горит огонь отваги, — наконец изрек он. — Я не вижу в них лжи. И знаешь, я готов поверить тебе. К тому же ситуация такова, что ничего иного мне не остается.
Краткий приказ — и перед наибом уже лежит громадный свиток. Пухлый, плотный, желтый, здорово смахивающий на картон. Но никак не пергаментная кожа, это точно. Неужели…
— Бумага, что ли? — изумился Бурцев.
— Да, — ему ответил Хабибулла, — лучшая бумага Хатибы [34] . Ее изготовляют из хлопка и тряпок по древним рецептам.
34
34 Упоминаемый еще в двенадцатом веке центр производства бумаги на арабском востоке
По древним?! Однако же! Похоже, сарацины в плане бумажной промышленности утерли нос даже хитромудрым китайцам. То‑то вон Сыма Цзян пялится на свиток ревниво‑любопытными глазенками.
— Ну, и что тут у вас за писулька? — Бурцев осторожно тронул бумажное чудо тринадцатого века.
Наиб развернул свиток. Придавил концы камешками. Это была не «писулька» — план. Довольно подробный план большой, хорошо укрепленной крепости.
— Эль Кудс, — благоговейно произнес Хабибулла. — Бейт эль‑Макдис [35] . – Вот северная стена, вот — восточная, — заговорил Айтегин.
35
35 «Дом святости» — еще одно арабское название Иерусалима
Длинный тонкий палец наиба на время стал указкой. Хабибулла опять обеспечивал синхронный перевод и для верности тоже тыкал пальцем в рисунок. Оба перста показывали на участок внешних укреплений в правом верхнем углу развернутого свитка. Четкие жирные штрихи и ломаные выступы образовывали острый угол.
Вот башни. Вот ворота. Золотые, Иосафатские, Цветочные… Тут, перед восточной стеной, Кедронский ручей. Здесь — Гефсимания, могила Девы Марии, почитаемая христианами, и Масличная гора. За ней можно укрыть целую армию. Ручей неглубок, преодолеть его будет несложно. А между горой и укреплениями Эль Кудса простирается Иосафатская долина — ровная местность, на которой поляжет пехота, но которую конница проскочит со скоростью ветра. Тут удобнее всего начинать штурм.