Пески Палестины
Шрифт:
Ноль…
Из надвратной башни выскакивали люди. В желто‑коричневых мундирах и в белых плащах с черными крестами. Со «шмайсерами» наперевес и с мечами наголо. Эсэсовцы и тевтоны кричали, бежали к машине. Зря! Прочь нужно сейчас бежать. Кто‑то пустил в «опель» арбалетный болт, кто‑то шарахнул очередью по пустой кабине.
Ноль! Ну, ноль же! Уже! Но‑о‑о…
И рвануло! Страшно! Остов машины развалился кусками искореженного металла, кузов — расколотыми в щепу досками. Над головой Бурцева пролетело оторванное колесо.
Ворота высадило, вынесло наружу. Словно пробку из‑под шампанского. С мясом выворотило из кладки массивные петли. Да и сама кладка… Эпицентр взрыва располагался под низкой аркой, так что в нее‑то и ударила взрывная волна.
Арка треснула. Надвратная башня раскололось надвое, накренилась. Сверху посыпалось. Люди и глыбы…
А уж флаги с крестами пали и подавно.
Башня все‑таки обрушилась. Обвалился также приличный кусок крепостной стены слева. Стена справа перекосилась, вывернулась наружу.
Теперь на месте Иосафатских ворот зиял чудовищный пролом. А вокруг — битый камень и мертвые тела. И горящие пятна расплескавшегося бензина. И пыль, и дым, и дым, и пыль… Но пыль оседала, а дымную пелену рвал ветер из Иосафатской долины.
Оттуда же — со стороны Масличной горы — доносился пугающий гул. Отдаленный, но быстро, очень быстро приближающийся топот тысяч копыт… И вопли тысяч глоток. Хорезмийская конница и мамлюки египетского султана ал‑Малика ас‑Салиха Наджм‑ад‑дина Аййуба шли в атаку. Пустынная и безлюдная Иосафатская долина перестала быть пустынной и безлюдной.
Глава 56
Кавалерийский вал перехлестнул через Кедронский ручей, когда тевтонско‑фашистский гарнизон вышел наконец из оцепенения.
На башнях ожили пулеметы. С городских стен ударили автоматы. Навстречу штурмующим полетели первые арбалетные болты. Из Райских ворот внутренней цитадели Хранителей Гроба выползал маленький угловатый броневичок с пулеметом. А в Иосафатском проломе уже выстраивалась живая стена. Впереди — кнехты‑щитоносцы и тевтонские рыцари. Сзади — автоматчики цайткоманды СС.
О Бурцеве, затаившемся в канаве, похоже, забыли. Дали поднять голову и ствол трофейного «шмай‑сера». Напрасно. Первым делом он выпустил очередь по фашистским каскам, что маячили над Райскими воротами. Каски исчезли. Правый фланг чист…
По‑пластунски Бурцев переполз из канавы в тесный лабиринт высоких дувалов и низеньких домишек. Юркнул за расшатанную калитку. Так‑то оно надежней будет. Вдоль глухого глиняного забора, пригибаясь, добежал до хозяйственных пристроек церкви Святой Анны. Обошел храм, подобрался ближе к городской стене.
Идеальная позиция! Пролом — как на ладони. Метров тридцать до него отсюда. Видны и приближавшиеся всадники. Эх, капитально же их выкашивали! Автоматные и пулеметные очереди валили штурмующих ряд за рядом. Конники султана гибли десятками и сотнями. Натиск десятитысячной
Надо помочь. Приободрить надо, иначе ведь захлебнется, на фиг, атака. А второй точно не будет.
Немецкий броневик тем временем вклинивался в фашистско‑тевтонский строй, разворачивался, пристраиваясь к пролому боком, стараясь загородить бортом побольше места, и шмолил, шмолил, не переставая, поверх фашистских касок, широкополых шапелей и глухих ведроподобных шлемов. Бурцеву подумалось, что и пулеметная башенка бронемашины тоже чем‑то напоминает рыцарский топхельм. Побольше только и с «МG‑42» в смотровой щели.
Броневичок наконец занял позицию. Остановился. Эх, мать‑перемать! Через такую преграду коннице султана нипочем не прорваться.
Бурцев положил «шмайсер» к ногам, сдернул с рыцарской перевязи «Панцервурфмине». С такими же вот противотанковыми гранатами они, помнится, славно порезвились на Чудском озере два годика назад.
За спиной вдруг послышался топот. Подобрались с тыла! Тевтоны?! Фашики?! Совсем близко! А руки, как назло, заняты! А «шмайсер» — под ногами. Пока наклонишься — нанижут на копье, располовинят мечом, расстреляют в упор.
Бурцев обернулся. Занес руку с гранатой, которую так и не успел поставить на боевой взвод. Да, килограммовая болванка в качестве палицы не самое эффективное оружие, но пусть об этом скажет тот, кто первым получит по черепушке.
Драться, однако, нужды не возникло. Бурцева окружали не немцы.
Свои! Бурангул, Освальд, дядька Адам, Дмитрий, Гаврила, Збыслав, Сыма Цзян — ха, тоже с трофейным «шмайсером»! А вон и Бейбарс, и Хабибулла. И Мункыз с иерусалимскими повстанцами. Все в тевтонских доспехах. Идут — кто пеший, кто с конем в поводу. Петляют меж домишками и дувалами. Догнали, значит!
Что ж, можно считать, тылы прикрыты.
— Всем спрятаться! — приказал Бурцев. — Пригнуться!
Бойцы пригнулись.
В следующую секунду противотанковая граната уже летела в цель. Ленты стабилизаторов опустили «Панцервурфмине» точнехонько на крышу броневика. На бронированную макушку пулеметной башенки‑шлема.
Взорвалось!
Над эсэсовско‑тевтонским строем брызнул расплавленный металл, полетели осколки. В чреве подбитой машины ухнуло так, что легкий броневичок аж подпрыгнул. Слетел сорванный люк, выгнулись, пошли по швам крыша, борта и днище, из щелей повалил дым.
Живая стена в проломе распалась. Немцы залегли в обломках стены каменной. Кто‑то кричал, кто‑то палил наобум, не понимая, откуда прилетел гостинец.
— Здорово, каид! — восхитился Бейбарс.
Эмир стоит рядом. Кивает одобрительно тевтонским шлемом. Бурцев узнал мамлюка лишь по праще, обмотанной вокруг пояса. Ну еще по мешочку для метательных снарядов. В мешочке перекатывалось и глухо позвякивало. Ага, есть еще, значит, порох в пороховницах!
— Бейбарс, гони‑ка сюда свои яйца!