Пески смерти
Шрифт:
Я хотел было закричать, остановить демона, но невидимые цепи сковали мои руки и ноги, я не мог пошевелить языком, не мог четко сформулировать мысль. Я стоял парализованный неведомой силой. Я закричал… Точнее, мне сначала показалось, что я закричал, а на самом деле я, словно рыба, беззвучно открывал и закрывал рот.
— Что, язык проглотил? — Лисовский тем временем шагнул вперед. — Где же твоя хваленая храбрость? Где честь офицера?
И тут я заметил, как на поляне стало темнеть. Словно в яркий солнечный день темная туча неожиданно закрыла солнце. Понимая, что вот-вот произойдет что-то непоправимое, я попытался поднять руку, оттолкнуть, хоть как-то предупредить Лисовского. Однако он и сам почувствовал неладное. Начал пятиться от меня, лицо его скривилось то ли от боли, то ли ужаса. Но было поздно. За считанные секунды сумерки стали кромешной тьмой.
Тьма скрыла все вокруг на несколько мгновений. Вот она рассеялась, и я оказался на поляне один — никаких следов Лисовского и его спутников, словно их тут никогда и не было. Они исчезли раз и навсегда. Кроме того, у меня появилось странное ощущение усталости, словно я несколько дней подряд занимался зубрежкой. Голова кружилась и раскалывалась.
Все происшедшее казалось мне некой странной галлюцинацией, словно я уснул и видел страшный сон, на смену которому пришло пробуждение. С большим трудом мне удалось сделать первый шаг, сойти с места. Ноги были словно ватные, совершенно не хотели гнуться. С трудом, все еще сжимая в руке удивительную жемчужину, я вышел из лесу. На мгновение остановился, глядя на застывший на рельсах поезд. Все теплушки были открыты, и солдаты по большей части вылезли на насыпь. Кто курил, кто разговаривал, пытаясь скоротать долгие часы непредвиденной остановки. Но не это поразило меня. Вагоны, в которых мы ехали, предоставило нам южное отделение КВЖД. Вдоль каждого из них тянулись ряды иероглифов. Так как китайского я не знал, раньше они казались мне всего лишь декоративным узором, подчеркивавшим принадлежность вагонов, но теперь… теперь я разом прочел эту надпись — «Вагоны для перевозки скота».
Я застыл как молнией пораженный. Протер глаза. Еще раз прочел. Потом подойдя ближе, прочитал более мелкие надписи. Да, теперь я понимал китайский. Но откуда… Неужели этот демон и в самом деле обучил меня языкам?
До сих пор никак не могу понять, так это или нет. Как только доберемся до ближайшего большого города, обязательно проверю.
И еще. Я в тот вечер искал Лисовского, спрашивал о нем вначале у тех, кто ехал с ним в одном вагоне, потом у всех знакомых, кто ехал в этом эшелоне. Никто не видел его. Лисовский пропал… и боюсь, в этом есть и доля моей вины.
(Несколько страниц рукописи отсутствуют.)
Я прибыл в Пржевальск в приподнятом настроении.
Удивительно, но я действительно стал понимать речь и читать на всех языках. Хотя на самом деле мне удалось опробовать свои способности только на английском, немецком, французском, китайском, японском, а также на одном из наречий аборигенов Южной Сибири — до сих пор так и не понял, что это был за язык.
Кроме того, я получил месячное увольнение и рекомендательные письма к батюшке местной церкви Святой Троицы. Этот факт сам по себе тоже удивителен. Все дело в том, что, выправляя бумаги об отпуске, я обратился к командиру своей части полковнику Зимину Льву Аркадьевичу, и он, узнав, что я собираюсь отправиться в самое сердце афгульских пустынь, порекомендовал мне пообщаться с отцом Павлом.
— Кто, как не он, знает те мертвые края, — заявил Лев Аркадьевич. — Я и сам какое-то время служил в гарнизоне на краю пустыни, и знаю: отец Павел побывал в самых отдаленных уголках тех мест, был даже в Афганистане — обращал неверных в православие, так что он подскажет, к кому обратиться, и проводников даст.
Но вышло все совсем не так.
Отец Павел оказался огромным здоровяком с очень хитрым взглядом, который совсем не соответствовал его простодушному, открытому лику.
Прочитав рекомендательное письмо, он долго и внимательно разглядывал меня, потом тяжело вздохнул:
— Знаешь ли ты, сын мой, что многие приходят в эти края в поисках тайного знания… Но прежде чем решить, помогать им или нет, я должен знать, с какой целью отправляется сын Божий в адский предел этого мира, куда не обращен взгляд Господний.
— Там в письме все сказано, — промямлил я. — Этнографические изыскания для Санкт-Петербургского университета.
Отец Павел покачал головой.
— Негоже врать служителю Господа, сын мой. Я знаю, ныне молодежь растет безбожная, но в этих краях без веры нельзя. Здесь, на краю царства Антихристова, нужно иметь чистую душу и веру непреклонную, чтобы избежать соблазнов врага рода людского.
Я какое-то время молчал, а потом решился. В конце концов, святой отец обязан был хранить тайну согласно своему сану, поэтому я мог доверять ему. Пусть даже это и не исповедь, но святой отец должен держать слово…
— Не бойся, сын мой, побори сомнения и доверься мне, — видя мои колебания, продолжил отец Павел. — Иначе как я смогу помочь тебе и наставить на путь истинный?
И хотя я все еще сомневался в том, стоит ли мне полностью довериться священнику, похоже, выбора у меня не было:
— Во время боев в Маньчжурии мне в руки попала карта… карта, на которой отмечен старинный город, где, как я полагаю, сокрыт клад.
Священник кивнул, словно и ожидал услышать нечто подобное.
— И город этот Гоцлар Проклятый?
— Откуда вы знаете?
Отец Павел снисходительно улыбнулся.
— Сын мой, не первый год я живу в этих краях, много дорог истоптал, пытаясь обратить неверных на истинный путь веры православной… И не раз слышал я легенды о Гоцларе Проклятом. Не стоит тебе искать это место. Не знаю, есть ли там сокровища, но могу уверить, что если и есть на земле ворота в ад, то расположены они в этом проклятом Богом месте. Название Каракумы в переводе означает «Черные пески». Но Гоцлар сердце этих песков, средоточие непомерного Зла, которому Господь позволяет существовать на Земле лишь потому, что на его фоне видны все прелести Царства Божьего.
— И тем не менее, отец Павел, я бы хотел добраться до Гоцлара. Дело тут не в сокровищах, хотя они тоже вещь необходимая… В этом древнем городе хранятся знания…
— Знания дарит нам Бог, — перебил меня отец Павел, — а если они не освящены его дланью, то не знания это, а бесовщина… Однако, — отец Павел внимательно, испытующе посмотрел на меня, — давайте спустимся в подвал нашей церкви, там хранятся прелюбопытнейшие документы, познакомившись с которыми ты, сын мой, изменишь свое решение.
И, повернувшись, святой отец размеренно пересек церковный зал, направляясь к одному из темных альковов. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Нет, что бы там ни говорил отец Павел, я знал, что все равно отправлюсь на поиски древнего города, но мне было интересно, какие же доводы собирался привести он для того, чтобы отговорить меня.
В алькове он снял со стены две керосиновые лампы, зажег их, а потом передал мне одну из них.
— Внизу нет электричества, сын мой, потому что не терпит искусственный свет того, что скрывает святая земля, а ступени старые, хорошенько смотри под ноги.