Пески смерти
Шрифт:
Бывало, с ним любили мы
Вести беседы на привале.
Отцом его считали мы,
Душой своею называли.
Что в пустынях больше всего удивляло Василия, так это перепады температуры. Днем тут было, мягко говоря, жарко, а ночью холодно. Только вот… Он ведь не страдал от холода и жары… Чувствовал, а не страдал, что само по себе было довольно странно. Ну ладно, вначале у заставы было немного прохладно… Наверное, виной всему адреналин и все такое прочее. — Но
Размышляя о превратностях жизни в пустыне, Василий въехал на край лужайки, которой в ближайшее время предстояло превратиться в походный лагерь. Парочка бандитов возилась на старом кострище, еще десяток ставили палатки и тенты, разгружали лошадей.
Василий скривился. Ему-то явно тут нечего было делать. Он поискал взглядом гауптштурмфюрера Хека. Но ни его, ни предводителя басмачей нигде видно не было. Вздохнув, Василий спешился. Этот процесс для него оказался довольно болезненным. Однако, как только он отцепил от седла костыль и встал, опираясь на него, к нему подошел один из бандитов и забрал коня. Потом появился еще один и знаками предложил Василию следовать за собой.
За палатками на молодой травке был развернут «полевой госпиталь». Бандиты расстелили несколько одеял и разложили на них раненых, пострадавших в ночной схватке с шогготами. Сюда же препроводили и Василия. Опустившись на одеяло, Василий вытянул ногу, еще болезненно ноющую, и стал ждать, вновь задумавшись о превратностях жизни в пустыне. Или, может быть, всему виной медицина Древних? Ведь неизвестно, что они проделали с его телом там, в далекой Антарктиде. Может быть, они не просто вылечили его? От этих бесплодных размышлений веки Василия начали постепенно смежаться, и он уже почти задремал, когда кто-то осторожно прикоснулся рукой к его плечу.
— Зуунангор. [4]
Василий встрепенулся. Сон мгновенно улетучился, он повернулся и оказался лицом к лицу с наклонившимся к нему стариком. Выцветшая тюбетейка, разноцветный потертый халат — этим он ничем не отличался от большинства людей Хасана, вот только лицо. Оно было таким старым… бурым, с огромными, словно расселины, морщинами и ноздреватой кожей. Под глазами старика набухли огромные синяки, а лоб напоминал сдвинутые меха гармошки.
Мгновение старик и Василий рассматривали друг друга, а потом Василий медленно, словно разговаривая с трехлетним мальцом, заговорил, стараясь как можно четче выговаривать каждое слово:
4
Понесший ущерб; тот, кому причинили вред. (турк.)
— Я вас не понимаю.
Старик несколько секунд озадаченно рассматривал оперуполномоченного, двигая губами, но ничего не говоря. Он словно мысленно перебирал всевозможные варианты ответа, пытаясь вспомнить русские слова.
— Плох знал русский, — наконец выдавил он. — Ты лечь. Я уже лечить тебя.
Василий кивнул, потом повернулся и лег, предоставив старику заниматься его раной. Пусть сам разматывает бинты… а потом Василия
Тяжело вздохнув, Василий откинулся на одеяло. Как бы то ни было…
И тут он взвыл. Старик, прикоснувшись к ранам, начал натирать их какой-то мазью. Василий как можно крепче зажмурился, дав себе слово не смотреть. Но воображение… Оно тут же взялось за дело и живо нарисовало весьма неприглядную картину. Вот пальцы старика зачерпывают желтую протухшую мазь, вытяжку из какого-нибудь трупа, пролежавшего на солнце не один месяц, и начинают втирать микробы в его изуродованную пулями плоть. Сейчас он ощутит жжение, которое через пару минут перейдет с страшную боль, нога вспухнет, станет сочиться гноем, весьма похожим на мазь… Ну а там и до могилы не так далеко.
Однако вместо ожидаемого жжения по телу разлилась приятная прохлада. Ноющая боль, появившаяся в ноге в конце дня, ушла.
И вновь старик коснулся плеча Василия:
— Еще день… два, и все пройдет…
— Не может быть! — удивился Василий. Да на такую рану требовался месяц лечения, а то и больше. А тут всего несколько дней. Чудо какое-то, хотя старик на волшебника вовсе похож не был, скорее уж на дряхлого нищего, в одиночестве коротающего остаток своего века.
Однако на этом сюрпризы не закончились.
Неожиданно старик наклонился к самому уху Василия и зашептал. Только голос его изменился. В нем зазвучали странные грудные женские ноты, и русский язык неожиданно стал правильным, почти литературным.
— Сегодня после ужина возьми немца и уведи его из лагеря.
— Но… — хотел было возразить Василий, но старик как можно крепче сжал его плечо.
— Слушай и молчи… Один раз ты нам уже помешал, так постарайся больше не путаться под ногами, иначе даже ее покровительство тебя не спасет, — и он снова сдавил плечо Василия, да так, что тот едва не вскрикнул. — И вот еще, тебе пригодится…
И тут Василий почувствовал, как старик подпихнул что-то ему под локоть.
Пистолет? Но… Нет, вопросы задавать не стоило. Пока Василий пытался осмыслить и переварить происходящее, старик выпустил его плечо и отошел, занялся другим раненым. Василий огляделся. Вроде бы никто не обратил внимания на странное поведение старика. Бандиты спешили по своим делам: разбирали поклажу, готовили ужин, ставили палатки для своих командиров. Нет, если бы не холод пистолета, Василий бы решил, что все произошедшее лишь сон, странный сон…
А теперь… Теперь у него было оружие, и скорее всего, вечером в лагере басмачей что-то произойдет…
И еще этот голос. Василий определенно раньше слышал его. Без сомнения, кто-то говорил с ним устами старика. Такое часто бывает среди тех, кто балуется с черной магией. Вот только бы понять, кто к нему обращался. Тогда сразу стало бы ясно, стоит выполнять просьбу старика или нет. Что самому-то Василию выгоднее будет: увести Хека из лагеря или, наоборот, поприсутствовать на представлении. Да, нужно только понять, какую пьесу нынче поставить собираются.