Песнь дружбы
Шрифт:
Круглые голубые глазки Бенно сияли от гордости.
— Жаль, жаль, Герман! Я охотно продал бы тебе машин на пару тысяч марок! Ну что же, не сейчас, так позже! Но почему тебя так редко видно? Должно быть, у вас там много работы?
— Да, часто не знаешь, за что раньше взяться. Очень много.
— Понимаю. И все-таки незачем тебе жить затворником у себя на горе! Ты должен больше принимать участия в жизни города. Ах, какой изумительный вечер, например, был у нас вчера в «Лебеде», а тебя не было!
— Вчера?
— Да, это был прощальный
Герман даже не знал об этом. У него не было ни времени, ни настроения заниматься подобными вещами.
— Знаю, знаю! — снисходительно сказал Бенно. — До свидания, Герман!
Возвращаясь в этот вечер домой, Герман заметил на рыхлом, недавно выпавшем снегу следы женских ботинок, которые вели прямехонько в кухню Бабетты. Женщина? Что за женщина могла прийти к ним на гору — женщина в городской обуви? Никто не мог бы сделать определенного вывода на основании следов женских ботинок, но Герман тотчас же почувствовал, что здесь была Христина. Да, это могли быть только ее следы. Откуда он знал это?
Он вошел в кухню. Она была пуста. Но рядом, в каморке Бабетты, раздавались голоса. Он тотчас же узнал теплый, грудной голос Христины. Со времени своего возвращения он слышал его впервые. Звук этого голоса отдавался в его груди.
— Раз твой отец не хочет, Христина, ты сама знаешь, тут уж ничего не поможет, хотя бы десять пасторов стали его уговаривать! Что же я могу сделать? — говорила Бабетта.
Христина возражала. Отец очень считается с мнением Бабетты. Ну, подслушивать Герман не собирался, — он вышел из кухни, осторожно закрыв за собой дверь.
Вскоре он увидел, что Бабетта хлопочет в кухне. Христины уже не было. Должно быть, она ушла, пока он заходил в хлев.
— Краснушка все лежит? — обратился он к Бабетте. — Она совсем перестала подниматься.
— Она устала. У нее нет больше сил. Откуда взяться силам при таком корме?
— Я постараюсь раздобыть что-нибудь.
— У крестьян теперь у самих ничего нет.
Герман был удивительно разговорчив в этот вечер. Бенно, сказал он, предложил ему сельскохозяйственные машины в кредит, машины теперь выпускают замечательные. Но Герман не спрашивал, зачем Христина приходила к Бабетте, — скорее он откусил бы себе язык. Наконец Бабетта сама заговорила о ней.
— Сегодня после обеда у меня была Христина, — сказала она. — Она передает тебе привет. Так и сказала: «Передай привет Герману».
— Спасибо! А что ей нужно было от тебя?
Бабетта вздохнула и покачала головой:
— Она несчастна, эта девочка! Ох, этот Шпан! Она сходила один разок без его разрешения на танцы, и он после этого так набросился на нее, словно она совершила бог весть какое преступление. Она прямо заболела от этого. Ах ты господи милостивый! Да неужели он никогда не был молод? Теперь она хочет уехать.
— Уехать?
— Да. Она говорит, что эту зиму ей здесь не выдержать. Она хочет уехать. Может быть, ей кто-нибудь вскружил голову. Почем знать? Она хочет уехать в город и учиться в школе домоводства. И отговорить ее невозможно.
— А зачем ей школа домоводства?
— Она хочет научиться как следует готовить, шить, гладить и тому подобное. «Дитя мое, — говорю я ей, — да ведь ты все это умеешь делать!» — «Нет, нет, Бабетта, — отвечает она, — теперь требуется гораздо большее, тебе этого не понять». Но Шпан ее не отпускает. Он попросту заявил: «Нет!» Ну вот она и прибежала сегодня ко мне. Она хочет, чтобы я спустилась и уговорила старого Шпана. А я ей ответила: «Ты ведь знаешь— когда твой отец не хочет, так значит он не хочет, и тут уж ничего не поделаешь!»
Рассказ Бабетты успокоил Германа. Этот старый Шпан — можете говорить о нем что хотите — все-таки рассудительный человек! Зачем это Христине понадобилось в город? Он встревожился при мысли, что Христина может покинуть Хельзее, хотя он и не встречался с ней. Работа приковывала его к Борну — развалины, хлев, сарай, — но за всем этим он вовсе не забыл Христину. О нет, он ее не забыл!
— Ты не спрашивала ее, почему она так редко показывается? — спросил он довольно равнодушным тоном.
— Спрашивала, разумеется. Она сказала, что теперь будет приходить чаще.
— Завтра я схожу к Анзорге, Бабетта. Может быть, он все-таки даст мне еще немного корма для Краснушки.
С этих пор Герман постоянно поджидал Христину. Никто и не подозревал об этом. Работая, он непрестанно посматривал на склон горы. Гораздо благоразумнее было поджидать ее здесь, чем надеяться на случайную встречу в Хельзее.
Наконец однажды вечером, когда зимнее небо еще горело на западе красным пламенем, он увидел поднимающуюся на гору фигуру. Это была она! Вот она и пришла!
Он надел шапку и спустился к дороге, чтобы подождать ее там. Она его избегает, что ни говорите, — он это видит. Почему? Но на этот раз она от него не ускользнет! Ему нужно задать ей несколько вопросов, вполне определенных вопросов. И возможно, что у него есть на это право.
20
Пламя на западе почти потухло, от него осталась лишь темно-багровая щель, которая все больше и больше суживалась и меркла, как угасающий взор. Стало темно и холодно, ледяной ветер гнал над полями облака снега. Почти ничего уже не было видно.
Да, он задаст ей несколько вполне определенных вопросов. Он преградит ей дорогу и спросит ее напрямик: «Что это было тогда? Как это нужно было понимать? Мы ведь друзья — или нет?» Чем дольше он ждал, тем яснее становилось ему, что он спросит. Он даже слышал, как звучит в морозном воздухе его голос.
По склону что-то скользило: движущийся дымок, тень, — это была она. Герман вышел на дорогу, она медленно шла ему навстречу. Каждый ее шаг взметал снег, и ветер уносил снежную пыль. Подойдя вплотную, она слегка уклонилась в сторону. Тогда он окликнул ее. Она мгновенно остановилась.