Песнь дружбы
Шрифт:
— Ты много успел за такое короткое время, Герман! — сказал он.
Но белобрысый неподвижно сидел на опрокинутой лохани, зажав винтовку между колен и не говоря ни слова.
— Что они хотят от Рыжего? — спросил Антон. — Может быть, барон Дитлей подал на него жалобу? Он недавно утащил из его леса целый деревянный мост.
Герман покачал головой. Не может быть, — в этом случае Рыжий получил бы сначала повестку. Должно быть, это какая-нибудь старая история. Он вспомнил, что однажды Рыжий уже делал ему какие-то намеки; подумал и о том, что по временам он целыми днями ходит словно потерянный и что-то невнятно бормочет.
Вернулась
— Он, должно быть, пошел ненадолго в лес, — сказал Герман и принялся за прерванную работу в хлеву.
Жандармы не двигались с места. Только когда совершенно стемнело, а Рыжий все еще не показывался, они ушли, заявив, что утром придут опять. После их ухода в Борне воцарились беспокойство и тревога.
— Один черт знает, в чем здесь дело! — шумел Антон. — Лучше всего вышвырнуть этих ребят отсюда, когда они заявятся снова!
— Должно быть, его просто спутали с кем-нибудь, — предположила Бабетта. — Это часто случается.
Они прождали весь вечер, молчаливые, расстроенные, прислушиваясь к малейшему шороху. Куда же, черт побери, запропастился этот Рыжий? Они легли лишь около полуночи. Но и на следующее утро Рыжего не было видно. Генсхен хитро улыбался.
— Я догадываюсь, где он прячется! — заявил он.
Взяв у Альвины хлеба и сала, он исчез в лесу.
Несколько раз по воскресеньям Рыжий брал с собой Ганса в лес и как-то показал ему свою пещеру. И действительно, Ганс нашел его в этой пещере, взволнованного и посиневшего от холода. Он грел руки у маленького костра. Лес был пропитан сыростью, верхушки деревьев поскрипывали.
— Долго они там пробыли? Они еще вернутся? — спросил Рыжий, и глаза его были полны страха.
— Они собирались сегодня утром прийти опять, — ответил Генсхен. — Пожалуй, лучше будет, если ты спрячешься еще ненадолго.
Рыжий кивнул и принялся жевать ломоть хлеба.
— Да, это самое лучшее, — произнес он.
Около полудня жандармы вернулись снова. Они обыскали’ участок Рыжего, а белобрысый даже побывал в лесу. Потом они опять вошли во двор, и белобрысый уселся, как вчера, на лохани, зажав винтовку между колен. В двенадцать часов они ушли обедать, а к часу дня уже снова вернулись. Они оставались до поздней ночи. Так продолжалось несколько дней. Но в конце концов высокий жандарм с голубыми глазами начал злиться. Слышно было, как он ворчит и брюзжит в темноте. Альбрехт вошел в сарай и отвел Германа в сторону.
— Мой товарищ утверждает, что вы все заодно и что вы прячете его в лесу, — заявил он. — Он хочет сегодня вечером связаться по телефону с Нейштеттеном и вызвать на завтра полицейских собак. Пожалуй, вам нет никакого смысла доводить дело до крайности.
У них есть приказ во что бы то ни стало арестовать этого Петера Клингенбергера; что же они могут в конце концов поделать против такого приказа?
Дело серьезное! Друзья совещались весь вечер. С Альбрехтом еще можно было поладить, но с этим противным белобрысым шутить не приходится. Если приведут собак, Рыжий все равно пропал, и его положение этим только осложнится. Рыжий должен сдаться.
— Да, он должен сдаться! — закричал наконец и Антон. — Продолжать нет никакого смысла.
Завтра, как можно раньше, Генсхен должен пойти в лес и передать Рыжему их решение. Пусть он сначала придет к Бабетте.
Когда на следующее утро снова пришли жандармы, Герман объявил им, что они наконец разыскали Рыжего. Он в их распоряжении, но только Герман хочет прежде узнать, что они намерены с ним делать. Белобрысый сморщил лоб и злобно посмотрел на Германа. Оп снял фуражку: на голове у него волосы росли такими же противными светлыми кустиками, как на подбородке. Что они намерены с ним делать — это он сейчас скажет, грубо ответил он. Они немедленно его арестуют и ближайшим поездом отправят в Нейштеттен, а если он окажет малейшее сопротивление, они наденут на него наручники, — они уже и так слишком долго мешкали.
Лицо Германа потемнело от гнева. Раз они так разговаривают, закричал он, то незачем тратить слова понапрасну! В таком случае он подаст Рыжему знак, чтобы тот смылся, и тогда они могут ждать сколько влезет, пока он появится снова! Если им угодно, пусть везут в Нейштеттсн вместо Рыжего его, Германа. Почему бы и нет? Нет, так не годится. Они не должны забывать, что Рыжий — их друг, и к тому же храбрый фронтовик. Друзья не допустят, чтобы его повели среди бела дня как мошенника, — этого они ни за что не потерпят! Рыжий провел несколько ночей под открытым небом, ему необходимо сначала немного отдохнуть, собраться в дорогу. Короче говоря, Герман предлагает следующее: ближайший поезд уходит в четыре часа; без четверти четыре он явится вместе с Рыжим на станцию, — по рукам?
— Я ручаюсь за него своим словом! — заявил Герман.
Альбрехт возразил, что если бы это зависело от него одного, он согласился бы без разговоров, потому что раз Герман ручается, то ни малейшего сомнения быть не может. Но это зависит не только от него, и он не знает, как отнесется к делу коллега Хонигер. Коллега Хонигер упрямо возразил, что у него есть приказ и что против этого приказа он ничего поделать не может. Герман снова с неиссякаемым терпением принялся уговаривать белобрысого. Нельзя же подвергать такому позору храброго фронтовика.! В конце концов белобрысый заявил, что согласен встретиться с ними при выходе из города на дороге, ведущей к станции.
Ну, слава богу, дело было слажено!
Рыжий был бледен и страшно волновался, он совершенно потерял голову.
— Владелец лесопильни донес на меня, — говорил он. — Поверьте мне, это не кто иной, как Рупп. Теперь он добился своего!
— Да ты успокойся, — заметил Антон, — головы ведь за это не снимут!
Рыжий должен был сперва поесть как следует, а потом его хорошенько одели. Не мог же он отправиться в своей зеленой вязаной куртке! Герман дал ему тужурку и шерстяной шарф на шею, Антон принес свою длинную солдатскую шинель, и Рыжий должен был ее взять, хотел он этого или нет. Шинель волочилась по полу, но Бабетта укоротила ее несколькими умелыми стежками.
— Ну вот, теперь ты выглядишь куда приличнее! — закричал Антон. — Сразу видно, что ты бывший солдат!
Альвина собрала Рыжему еды на дорогу, а Генсхен наполнил его карманы табаком.
Рыжему хотелось взглянуть еще раз на свой участок. Он был глубоко несчастен — ведь его отрывали от незаконченной работы; он был просто безутешен. Но пора было идти.
— Это, должно быть, какая-нибудь старая история? — спросил Герман, шагавший рядом с Рыжим.
— Да, одна старая история.
— И мы, вероятно, теперь долго тебя не увидим, Рыжий?