Песнь копья

Крымов Илья Олегович

– Н’фирия? – обратилась Самшит к старшей из телохранителей.

– Госпожа?

– Я давно не была дома. Как… как мать Инглейв чувствовала себя в последнее время?

Шагавшая рядом Н’фирия недолго думала:

– Она была подавлена. Не участвовала в службах, не покидала крепости, много говорила с богом и мало – со всеми остальными. С тех пор как Шивариус Драконоликий погиб в Вестеррайхе, она окончательно потеряла интерес к жизни.

Другой телохранитель подал голос, но Н’фирия грубо его оборвала. Увы, Самшит не знала их языка, а старшая не спешила переводить.

– Что

это было?

– Ничего важного, госпожа.

– Н’фирия, я хочу знать.

– Повинуюсь. Р’аава напомнила мне, что госпожа Инглейв поместила внутрь потайной камеры своего кольца дозу яда. Ей никого не надо было травить, этим при нужде мог бы заняться Эц. Мы подумали тогда, что госпожа Инглейв лелеяла мысль о самоубийстве и не знали что нам делать. Должны ли мы были защищать её от неё же самой, либо уважать её волю?

– Вот как… Стало быть, я вернулась вовремя.

В главном дворе был готов к выходу резной трон, младшие жрицы сжимали в руках кадила и горевшие жаровни на высоких шестах, а старшие стояли с очень важным видом. Когда Самшит вышла и солнце заиграло на её платье, дробясь тысячами золотистых лучиков, они преподнесли ей Доргонмау 10 – длинное чёрное копьё, принадлежавшее Элрогу, во времена его жизни среди людей.

Верховная мать приняла реликвию, впервые прикоснулась к ней. Копьё было холодным и тяжёлым, словно каменное.

10

Драконий Язык.

Старшая мать Вашри пристально посмотрела на Самшит.

– Чувствуешь что-нибудь?

– Холодное и тяжёлое.

Остальные старшие матери стали переглядываться и качать головами.

– Инглейв тоже так ответила, – припомнила Вашри.

– Может, позже придашься воспоминаниям?

– Не ярись, матушка, – попросила согбенная годами уроженка Ханду, – это важно. Перед первым явлением народу в качестве Верховной матери мы передаём тебе Доргонмаур, дабы ты была его хранительницей, но напоминаем, что хранить – не значит владеть. Все Верховные матери до тебя хранили это копьё в надежде когда-нибудь передать его Доргон-Ругалору, тому, кого изберёт сам Элрог.

– Мне это известно.

– Безо всяких сомнений. Я лишь хочу выразить надежду в том, что ты не ошибёшься. Когда Верховная мать Инглейв передала копьё Шивариусу Драконоликому, знаешь ли ты, что он сказал?

Самшит молчала, и Вашри продолжила:

– Холодное и тяжёлое. Уже тогда можно было понять, что он не тот. Но мы смолчали, ведь этот человек был самым близким к желанному всеми нами результату. Мы смолчали и убедили себя, за что поплатились. Не смеем больше задерживать тебя.

Вместе с Доргонмауром Самшит утвердилась на троне и была плавно поднята на плечи дюжины евнухов. Перед носилками и позади них выстроилось двойными колоннами по двадцать Огненных Змеек, а в самой голове процессии встали младшие жрицы: жаровницы и кадильщицы.

Врата Анх-Амаратха открылись, почти сразу над городом разнеслись голоса больших медных горнов. Процессия выдвинулась вниз по длинной извилистой дороге, с которой на Ур-Лагаш открывался вид поистине чудесный. Древние улицы, сложенные из жёлтого и белого камня, оштукатуренные заборы, украшенные традиционной росписью, высокие башни пожарных дозоров, дворцы знати, окружённые садами; рынки, трущобы, порт. За линией крепостных стен золотились бескрайние нивы, расчерченные линиями ирригационных каналов.

Дорога змеёй спускалась к подножью Оранжевых скал, где стоял Нижний храм. Площадь перед ним уже была запружена народом, который пришёл в волнение, ибо новорождённое утреннее солнце заставляло процессию сверкать на высокой дороге. Люди и нелюди множества форм загомонили в предвестии чего-то важного.

Процессия втекла в западные врата храма, где ждали тамошние жрицы. Они с поклонами провели Самшит на верхние ярусы, прямо на обширную ложу и стоило сиятельной госпоже появиться там, как громкие радостные возгласы вознеслись к небесам. Снизу смотрели люди множества оттенков, а ещё висса, кааши, фоморы 11 , гномы, змеехвостые шиашш, многие иные. Они приветствовали Верховную мать, пока она не воздела длань, призвав тишину.

11

Фоморы – морские эльфы родом с Жемчужных островов.

Против Нижнего храма, на другой стороне площади стоял дворец сатрапа. Сам правитель с семьёй расположился на дворцовом балконе и внимательно следил за Самшит через подзорную трубу.

Девушка глубоко вдохнула и задержала воздух в груди, пытаясь упорядочить перемешавшиеся вдруг слова. В изгнании она прочла тысячи проповедей перед теми, кому был чужд свет истинной веры, но сегодня, представ пред теми, кто всей душой веровал в Элрога, Самшит вдруг смешалась. Мысли сумбурные и невнятные закопошились в голове, ожили сомнения в том, достойна ли она, хватит ли её сил, откуда ей знать, чего желает Пылающий? Вера, прежде несокрушимая, внезапно подверглась сомнению в самый неподходящий миг.

Доргонмаур, холодный и тяжёлый, задрожал в руке. Совсем как живой он трепетал и… пел? Тонкая, божественно красивая нота проникла в саму суть Самшит, изгоняя слабость духа. С какой-то чужой силой, она воздела копьё, указав туда, где на небе растянулся длинный розовый шрам.

– Девятнадцать лет! – её голос заметался по площади эхом. – Девятнадцать лет висит над нами проклятье, предвещающее конец мира, который мы знаем! Днём страхи отступают по милости владыки Элрога, греющего нас своей любовью! Ночью алая рана растягивается всё зримее, лишая нас душевного покоя за себя и близких! Девятнадцать лет мы молимся и надеемся, что Он избавит нас от предначертанного несчастья! Девятнадцать лет нас терзает тревога! Дети мои, чистым душам, посвящённым Пылающему, не пристало жить в страхе! Чада Пылающего живут в битве!

Копьё задрожало так, что руке Самшит стало больно. Никто рядом, и никто внизу не замечал этого. Пение тоже слышала лишь она. По легенде, именно Доргонмаур спас нескольких женщин в тот день, когда эльфы Далии сокрушили Гроганскую империю и началась Эта Эпоха. Весь старый мир рухнул тогда, величие Императоров-драконов померкло, но копьё первого среди них провело избранных женщин через половину мира на юг, сюда, в Ур-Лагаш. С тех пор ни разу в анналах храмовой летописи не упоминалось о копье иначе как о «холодном и тяжёлом». Но сегодня оно проснулось, и Верховная мать ощущала сквозь боль народившееся тепло.