Песнь меча
Шрифт:
Старик уже позавтракал овсянкой и, скорее всего, хотел пить, или у него скомкалась подстилка, или он опять обделался; но оказалось другое. Его лихорадочный взгляд перебегал с Бьярни на дверь и обратно. Он замычал, пытаясь что-то сказать, и так старался выговорить слово, что его мычание больше, чем когда-либо, походило на речь.
— Иди.
— Успокойся, отец, — сказал он. — Я пойду. Хунин останется с тобой.
И обернувшись к огромному псу, который стоял рядом, тихо виляя хвостом, велел:
— Сиди здесь и жди.
Выходя из дома, он услышал недовольное скуление. Пес привстал, умоляя его взглядом и хвостом.
— Сторожи, — сказал он, и Хунин уселся обратно, недовольно вздохнув.
Бьярни вышел за ворота и пошел вниз, вдоль посевов ячменя, к краю долины. Он никогда еще не был в долине, но, охотясь, часто бродил вокруг нее и дорогу знал хорошо. Вскоре, спускаясь с холма над ольховником, он увидел неподалеку Ангарад и замедлил шаг. Пока что он не хотел тревожить ее. Главное, не упускать из виду…
Он нагнал ее уже на краю деревни. Нахмурившись, она мгновенно обернулась, заслышав его шаги по торфяному лугу.
— Я просила тебя остаться с Гвином, — сказала она.
— Гвин сам просил меня пойти за тобой, — отрезал он. — Я оставил с ним Хунина. — Он вдруг усмехнулся. — Где же быть твоему наемнику, как не рядом с тобой?
Гнев миновал, и они вместе пошли по тропинке — Бьярни держался на пару шагов позади. Как и полагается охране.
Деревня была обычным скоплением хижин, крытых торфом и утёсником, и нескольких домов побольше, только не хватало усадьбы вождя, но Бьярни знал, что у валлийцев [99] принято, чтобы простой народ жил в деревушках, а усадьбы вождей и другой знати располагались в отдалении от них. Хозяйство Ангарад в достославном прошлом наверняка было одной из таких усадеб.
99
ВАЛЛИЙЦЫ — кельтский народ, живущий в Уэльсе на юго-западе Великобритании.
Тропинка перешла в деревенскую улицу, ведущую вниз, мимо хижин, коровников и амбаров. Везде кипела работа. Мужчины трудились в мастерских и кузницах, кто-то тащил поросенка по каменистой улице, женщины, закутавшись от моросящего дождя в накидки, суетились между домами и коровниками, наполняли бадьи водой из колодезя, а дети и собаки возились во дворах.
Когда они появились на улице, все стихло, детей позвали домой, а мужчины и женщины исчезли или обходили их как можно дальше. Только собаки подошли, дружелюбно виляя хвостами, и кузнец — могучий человек, которому повиновалось холодное железо, не боялся ведьм и другой нечисти, — не обратил на них внимания. Но Бьярни чувствовал, что за ними наблюдают, даже когда никого не было видно.
У хижины, где старая кошка дремала на куче мусора, Ангарад остановилась и нырнула в дверь, Бьярни последовал за ней, щурясь от торфяного дыма. Женщина, приходившая вчера, сидела у огня, держа на руках больного ребенка. Когда Ангарад вошла, она подняла голову, на мгновенье отпрянула в испуге, но овладела собой и подвинулась, чтобы дать ей место и показать ребенка. Они заговорили шепотом, не сводя глаз с малыша. У огня был приготовлен кувшин с водой.
— Жар спадает, — сказала Ангарад, положив руку на лоб ребенка. Она налила немного воды в чашку, которую принесла с собой, и, поставив ее греться на огне, развязала полоски ткани, сняла с ребенка листья, ставшие сухими и ломкими, и укутала его оленьей шкурой.
Затем она достала из узелка такие же листья и бросила их в воду. Послышалось шипенье, едкий пар заполнил комнату, и она вновь принялась бормотать молитвы, которые Бьярни уже слышал не раз: «Pater noster…».
Бьярни стоял у двери, прислушиваясь к шорохам на улице, и ему казалось, что все это тянется целую вечность. Но вот Ангарад положила ребенку свежие припарки, дала матери еще одну склянку и, сделав все необходимое, собрала узелок и встала.
Женщина в отчаянии схватила ее за руку:
— Он выживет?
— Думаю, да, — сказала Ангарад. — Жар спал, и дышать ему легче. Если станет хуже, пошли Анила за мной, и я приду.
Она мягко высвободила руку, вышла мимо Бьярни на улицу и направилась обратно к холму.
По пути в деревню казалось, что Ангарад думает только о больном ребенке, но теперь, благополучно завершив дело, она задумалась о другом. Там, где тропинка вела мимо первых посевов, она остановилась и взглянула через ограждение на ячменное поле, кое-где украшенное алыми маками. Дождь перестал, и бледные лучи солнца проникали сквозь ветер.
— По милости Богородицы погода улучшилась; в этом году будет добрый урожай, — сказала она и продолжила путь по крутой тропинке.
Навстречу шел человек с собакой и тюком овечьей шерсти на плече. Когда они подошли, он остановился, резко развернулся и исчез за оградой из боярышника. Ангарад посмотрела ему вслед, не замедлив шага.
— Он был одним из работников в нашей усадьбе, пока не ушел в прошлом году.
— Одним из? Значит, были и другие?
— Нельзя работать в таком большом хозяйстве, как Гвин Кед — каким оно было раньше — без помощников. Было еще двое, и служанка в доме.
— И все ушли?
— Наверное, они боялись однажды ночью повстречать рогатого у моего очага.
Она говорила так, будто ей безразлично, но в голосе он почувствовал такую горечь и боль, что взглянул на нее. Она не ответила на взгляд и шла с поднятой головой, любуясь долинами, простиравшимися до самого подножья снежных холмов.
— Хотя нет, мне кажется, за всем этим стоит Ривеллан, мой родственник.
— Хороший же он родственник.
— Он любит только одно, — сказала Ангарад спокойно, — землю… Он хочет отнять ее у меня. Он предложил мне за нее золото.
— А своей земли у него нет?
— Полно, — сказала Ангарад, все еще глядя на долины. — Вон там его земли. Он вождь и господин в трех долинах и пастбищах на Англси, которые король пожаловал ему как своему сокольничему. И еще он хочет мою землю, а король во всем ему потакает.
Они спустились в Гвин Кед через густые заросли дуба, боярышника и диких яблонь, оставив за собой высокий холм, закрывавший долину. А внизу, по землям усадьбы, бежал ручеек.
— Ты бы взяла золото за Гвин Кед?