Песнь победителя
Шрифт:
«Когда я шёл в университет, карьера инженера представлялась мне чем-то солидным. Как в песне поётся „Дощечка медная и штора синяя его окна…“. Потом, как побывал на практике, как посмотрел на этих инженеров. Кончал университет просто по инерции. Хотел чего-то другого. А сейчас сам не знаю, чего я хочу. Знаю только одно – погибну от пули… своей или чужой».
Мне становится жалко Андрея. В дверь вошёл мужчина в полном расцвете жизненных сил, уверенно смотрящий вперед и, казалось бы, достигший своей цели в жизни. Теперь же в его голосе звучали нотки обречённости. Спокойствие, с каким он произносил эти слова, только усиливали впечатление.
«Но
«Это исключено», – отвечает Андрей. – Из органов МВД нет пути назад. Даже для нас самих нет. Много ты встречал таких людей? Раньше работа в ЧК по анкетным данным была положительным фактором. Теперь мы прогрессировали также в этой области. Вопрос рассматривается из обратного, ab adversum – как говорил профессор Лузин.
Теперь тебя спрашивают: «А почему Вы ушли из органов МВД?» Теперь это не заслуга, а преступление – дезертирство с самого ответственного участка коммунистического фронта. Меня никогда не отпустят, разве что сам попаду за решётку».
«Потом, кто однажды попробовал вкус власти, чувства силы над людьми – тому трудно ловить бабочек и разводить герань на окнах», – говорит Андрей с нехорошей усмешкой. – «Это пикантное блюдо. Это блюдо отрывают от человека вместе с головой». Снова в словах Андрея звучит двойственность его дикой души.
Однажды я встретил в прифронтовом госпитале солдата штрафной роты. До войны он был авиаинженером. Когда он был призван в Армию, то его, как партийца, направили работать в органы НКВД. Он попал в секретную часть Центрального Аэрогидродинамического Института ЦАГИ в Москве. В то время в ЦАГИ производились особо секретные работы по конструированию высотных самолетов с турбокомпрессорами.
Никто из москвичей не подозревал, что почти всю войну изо дня в день над Москвой висел в воздухе одинокий немецкий самолет Хеншель. Он кружил над Москвой на огромной высоте и был невидим для невооруженного глаза.
Только посвящённые в эту тайну специалисты понимали значение белых зигзагообразных полос, медленно расплывавшихся в небе, – это был морозный след, оставляемый таинственным самолетом.
Самолёт никогда не бомбил, он только производил аэрофотосъемку с помощью инфракрасной камеры. Иметь регулярные аэро-фотоснимки московского ж.д. узла, через который проходил основной поток грузов с востока на запад, было чрезвычайно важно для немцев.
Инфракрасная камера позволяла даже ночную съёмку в темноте. Самолет-призрак висел над Москвой день и ночь. Когда он улетал – на смену прилетал другой. Это действовало на нервы Кремлю.
Когда советские истребители, поднявшись выше десяти километров, задыхаясь, судорожно карабкались вверх, Хеншель спокойно забирался ещё выше, делал вираж, это означало, что он ещё не достиг своего потолка – и обстреливал ЯК-и и МИГ-и (типы советских истребителей) из турельного пулемета. Обычно же он не удостаивал их этой честью, просто посмеиваясь с недоступной высоты над беспомощными советскими истребителями.
ЦАГИ было дано специальное поручение Совета Обороны – спешно разработать методы борьбы с высотными самолетами. Новоиспечённому лейтенанту НКВД, бывшему авиаинженеру, была поручена почётная задача внутреннего контроля за работой ЦАГИ. По даваемому из Главного Управления НКВД плану, он был обязан ежемесячно сдавать в НКВД определённый процент шпионов и диверсантов.
План был твёрдый, каждый месяц столько то процентов шпионов, столько то диверсантов и прочих врагов народа. Иногда давался спешный заказ на десять «шпионов» – фрезеровщиков VI-го разряда или пять «вредителей» – лаборантов – металлургов. В зависимости от внутренних потребностей НКВД, – где-то на спецстройку НКВД требовались люди таких специальностей.
После нескольких месяцев работы нервы лейтенанта НКВД не выдержали. Не будучи хорошо знаком с порядками в НКВД, он подал рапорт с просьбой перевести его на другую работу. На другой день он был отправлен рядовым солдатом в штрафную роту. Встретились мы с ним в госпитале, где он лежал после ампутации обеих ног.
Да, Андрею не уйти из МВД.
«Где сейчас Галина?» – неожиданно спрашивает он.
«Где-то в Москве», – отвечаю я.
«Теперь у меня единственная надежда», – оговорит Андрей задумчиво. – «Может быть, если я встречусь с Галиной…» В это время раздаётся звонок в дверь. Я иду открывать и возвращаюсь с Михаилом Зыковым, который живёт неподалеку от меня. Зыков сопровождает свое появление обычной тирадой: «Шёл мимо, вижу у тебя свет горит, дай думаю заcк…» Он замечает сидящего в глубине комнаты Андрея и обрывает свою речь на полуслове. Лица Андрея не видно в полутьме, яркий свет настольной лампы под абажуром освещает только синие с золотом погоны МВД и густо украшенную орденскими лентами грудь кителя. Михаил Зыков здоровается с Андреем, тот, не поднимаясь с кресла, отвечает ему молчаливым кивком головы. Зыков чувствует, что попал некстати.
С майором МВД нельзя разговаривать так запросто, как с другими. Потом неизвестно, по какому поводу он здесь, может быть это визит служебного характера. В таких случаях лучше всего незаметно испариться. К тому же молчаливый майор не проявляет особой охоты завязывать новое знакомство.
Отказавшись от предложенного мною стула, Зыков говорит: «Ну, я, наверное, побегу дальше. Посмотрю, что в клубе делается».
Он исчезает так же внезапно, как и появляется. Завтра на работе он, безусловно, разгласит, что я в приятельских отношениях с МВД, определённо приукрасит факты. Мои акции в официальных кругах СВА пойдут в гору – близкое знакомство с МВД что-то да значит.
Андрей сидит некоторое время молча, потом поднимается и говорит: «Ну, пора и мне домой. Если будешь когда в Потсдаме – заезжай ко мне».
Глава 10. Король атом
– «Сименс в Арнштадте – это Ваше предприятие?» – «Да»
– «Прочтите!»
Начальник Управления Промышленности протягивает мне украшенную красной поперечной полосой секретную депешу-шифровку. В депеше значится: «Обнаружены электронные измерительные приборы неизвестного назначения. Предполагаю атомные исследования. Жду инструкций. Васильев».
Полковник Васильев – это уполномоченный СВА на заводах Сименса в Арнштадте и одновременно директор советского Научно-исследовательского Института Телевидения, работающего на базе этих заводов. Васильев достаточно опытный и серьёзный человек. Если он упоминает слово «атом», то значит, для этого есть основания.
Я держу депешу в руках и жду, что скажет Александров.
«Нам нужно послать туда человека. Поскольку завод Ваш, лучше всего, если поедете Вы». – предлагает он.
«Хорошо было бы взять ещё кого-нибудь из Отдела Науки и Техники», – говорю я.