Песнь русалки
Шрифт:
— Одела в шкурку, в которой он не навредит. Гляди, как ему хорошо — маленький, резвенький, а зубки-то ещё не выросли, не покусает.
— Верни его, как было, — Свят вскочил на ноги, прижимая к груди щенка. Олеся помотала головой, скрестив руки на груди.
— Могу, конечно. Но не стану. Верну ему человечье обличье, и он побежит своей хозяйке служить, как верный пёс. А будет ли он твоим другом в таком случае?
Свят потупил взгляд. Выходило нескладно. Он посмотрел на забившихся в угол сестер. Те все так же прятались
— Кто вы все такие? Откуда все знаете? — спросил он. Скопившаяся усталость не давала как следует удивиться. Он столько раз слышал от матери рассказы о духах, что, кажется, всегда был готов к встрече с кем-то из-за реки и леса. Но чтоб эти существа, древние и сильные, оказались под одной с ним крышей… от одной мысли об этом у Святослава затряслись поджилки. И как он раньше не догадался?
— Ответить на твой вопрос не так просто, как кажется, — старуха метнула взгляд в сторону кумушек. — Покуда у них похищены их вещи и имена, они — не они.
— А ты?
— А меня ты должен сам узнать и назвать по имени, — ухмыльнулась бабушка, а затем ткнула узловатым пальцем в щенка. — Хочешь понять, что к чему и друга выручить? А заодно и княжество свое?
Святослав закивал, в горле пересохло от удивления. Старуха довольно ухмыльнулась и протянула ему руку.
— Мы с тобой от одной беды мучаемся, княжич. Я помогу тебе, а ты — поможешь мне освободить моих девочек, вернём в берега реку и всякую живую тварь.
Святослав знал — отказываться нельзя. Кем бы ни была старуха, в ней чувствовалась сила, недоступная ни одному из мудрецов. И редко, когда такая сила просит помощи или предлагает прийти на выручку сама, без просьбы. Юноша протянул руку, крепче прижимая к себе разволновавшегося щенка.
— Вот только медлить нельзя, — причмокнула тонкими губами старуха. — Ты принес то, о чем я тебя просила?
Свят кивнул, ощупывая узел с едой у себя под рубашкой. Олеся кивнула.
— А как быть с Даной? Она заметит, что мы пропали.
— Скажи ему, что мы поможем, — раздался голос Анюты.
— Глаза отведем, — поддакнула Дарья.
Олеся кивнула и отошла к стогу сена, принялась шарить среди сухих прелых стеблей, пока не нашла припрятанный там Власом кувшин. Откупорила его и поднесла к лицу княжича. Святослав отшатнулся — в лицо пахнуло кислым пивом.
— Не вредничай, набери полную грудь воздуха и выдохни туда, как следует, — приказала старуха. Юноша сделал, как она сказала. Как только в горле и носу стало жечь от недостатка воздуха, Олеся закупорила кувшин и отдала кумушкам.
— Вот вам немного голоса княжича. Выпускайте его потихоньку, чтоб на все дни хватило, да так, чтобы Данка побегала, как следует, — осклабилась она.
Девушки вцепились в кувшин и, поклонившись старухе, выскочили в беспросветную ночь. Олеся же повернулась к юноше.
— Лодочка-то твоя на месте осталась?
— Да, бабушка, — произнес он.
— Хорошо. Слушай меня, и все у тебя хорошо будет, вернёшься целехонький, они и обернуться не успеют.
— А куда мы?
— К внучке моей, Милораде, в Алую Топь.
Алая топь была жутким местом. О ней знал всякий ребенок в Доле, и каждого с самых малых лет предупреждали, что в берёзовой роще, корнями ушедшей в буровато-алую землю, играть нельзя. Кого бы ты там ни встретил, людей живых там не будет. Один деревенский дурачок так встречал там мертвого братца, другая женщина увидала мужика, которого — мертвого, окоченелоно — собственноручно омывала в бане год тому назад. Когда-то, говорят, двенадцать молодых женщин утопли в болоте, тогда-то нетвердая земля и окрасилась алым, дала начало дюжине белоснежных, словно покрытых инеем, берёз. Если, заигравшись или заблудившись, ты надоедал на Алую Топь, то тебе следовало переодеть одежду шиворот-навыворот, чтоб нечисть не учуяла человеческого духа, поменять местами правый и левый лапоть, достать из карманов все, что было съестного, и громко попросить батюшку Лешего вывести тебя из проклятого места. И теперь Святослав отправлялся прямо туда, откуда многие бежали, уповая только на помощь духов.
Юноша храбрился и налегал на весла, словно пытался шумом и плеском отогнать невесёлые мысли. Но тяжкие думы родились вокруг него, как болотная мошкара. Щенок, в которого Власа обратила старуха, свернулся на дне лодки и тихо сопел. Иногда, когда плеск весел становился слишком громким, зверь приоткрывал блестящие глаза, всматривался в лицо Святослава и снова с силой зажмуривался. А княжич смотрел в эти глаза и вспоминал лицо товарища, перекошенное первозданной злобой. И тут же в памяти всплывало ещё одно лицо, родное и знакомое до боли. Отцово.
Свят пытался удержать его в памяти, но спокойный образ отца неумолимо ускользал. А в тот момент, исполненный ярости, он намертво въелся в память Святослава, и юноша никак не мог изгнать его из своей головы. Тогда Святослав вернулся с купальных гуляний, когда княгиня, простоволосая, в одной лишь рубахе, плясала на потеху двору, и ее черные пряди взметались в воздух в такт каждому повороту. Князь пил пряное зелёное вино и никак не мог налюбоваться на молодую жену, и даже не видал, как остальные глядят на Дану, как заворожённые. Казалось, даже пламень костров приутих, чтоб не привлекать внимания, которым безраздельно владела Дана. Потом они шли через высокую траву, воздух пропитался утренней сыростью и горьким запахом истлевших поленьев костров. И князь гордо спросил Святослава, какова ему мачеха. А тот возьми и ответил, что она их всех будто и околдовала, как ведьма.
В первый и последний раз в жизни князь ударил сына по лицу. Размашисто, гневно, а затем схватил за ворот рубахи и прошипел:
«Никогда не называй ее этим словом».
На следующий день он говорил с сыном, как ни в чем не бывало. Святослав и сам перебрал в голове все возможные оправдания, пока его обида на отца не улеглась. И все стало вроде славно, но теперь этот момент вновь и вновь взвивался в его мыслях непослушным вихрем.
Они миновали затопленные дома, впереди показалась немая ершистая громада леса, в которой пропадал всякий свет.