Песнь сауриалов
Шрифт:
— Сам по себе камень используется для определения направления. Его владелец должен подумать о человеке, которого нужно найти, и камень лучом света укажет путь к этому человеку, — объяснил мудрец. — Камень может также защищать себя от воровства с помощью ослепляющего волшебства. Иногда кристалл может направлять своего хозяина сам по себе, поэтому говорят, что он помогает заблудившимся найти дорогу.
Безымянный Бард пытался изменить природу камня, что осмеливались делать либо более опытные, либо глупые волшебники. В сердце кристалла он поместил осколок парастихийного льда. Оставшись в живых после подобного эксперимента, Безымянный совершил большое дело. В его руках камень действовал как волшебная палочка, которая хранила нужные
При помощи других заклинаний создавалась полная иллюзия, что перед вами действительно сидит Безымянный и поет.
— Любит он себя, — усмехнулся Брек.
Морала согласно фыркнула.
— Это точно, — улыбнулся в ответ Эльминстер. Ему нравилось, что молодой путешественник не боится открыть рот, а еще больше то, что странности других не раздражают, а удивляют Брека.
— Но, несмотря на все свои, изобретения, — продолжил мудрец, — Безымянный не был доволен. Этой иллюзии необходимо было приказывать, что и когда петь. Она не могла начать петь по собственной воле, не могла выбрать подходящую для данного момента песню, не чувствовала реакции слушателей. Бард посчитал камень неудачной идеей. Ему хотелось создать более искусную копию самого себя, отразив в ней свою личность, а не только творчество. Для того, чтобы никто не пытался назвать это создание мерзким, певец хотел сделать его неотличимым от человека.
Он также собирался дать ему бессмертие.
Брек присвистнул от удивления. Жрица вздрогнула, хотя ей уже была знакома эта история. Реакция Кайр была нейтральной, холодный интерес. В музыке, доносившейся из камеры узника, появилось торжественное звучание фанфар.
Эльминстер продолжал:
— Безымянный нашел полезными сделанные им изменения в кристалле и решил поместить осколок парастихийного льда в сердце подобия.
Мудрец прервал свою речь. Достаточно восхвалять талант и смелость Безымянного, рассказывать о его навязчивых желаниях и тщеславии, но говорить о преступлениях певца Эльминстеру не хотелось.
Хотя надо, иначе это сделает Морала.
— Несмотря на его таланты и способность к волшебству, Безымянный был бардом, а не волшебником. Он понимал, что его возможности ограничены, и попытался привлечь к работе нескольких магов, но безуспешно. Немного было людей, которых он не обидел своим высокомерием. Среди волшебников, которых он полагал своими друзьями, многие считали проект глупостью, пустой тратой времени и сил. Некоторые думали, что из этого ничего не выйдет. Другие называли это ужасным деянием. Кое-кто был против, они учитывали возможность, что силы зла скопируют создание и используют в своих интересах. Они пытались убедить его остановиться на путеводном камне. И все они сходились в одном — проект очень опасен и может привести к гибели барда или его сподвижников.
— Но он шел дальше? — спросил Брек. Он напоминал ребенка, который скорее хочет услышать окончание сказки.
— Да, — кивнул мудрец. — Со своими помощниками Безымянный создал тело подобия в своем доме. Но когда он начал заклинание, чтобы оживить творение, что-то пошло не правильно. Парастихийный лед взорвался. Подобие было уничтожено, один из помощников погиб. Другая потеряла голос, попытки лечения окончились неудачей.
— Позже она покончила с собой, — зло перебила его Морала.
— Да, — согласился Эльминстер, — но это было позже описываемых событий, — быстро добавил он. — Когда Безымянный искал помощь для своей пострадавшей сподвижницы, то рассказал об обстоятельствах катастрофы. Другие арферы были поражены тем, какому риску он подверг своих помощников ради выполнения своего навязчивого желания. Они судили его и признали виновным в смерти одного человека и увечьи другого. Они определили ему наказание. Его
Пока Морала, Орксбэйн и Кайр размышляли над преступлением своего товарища арфера и последующим наказанием, мелодия Безымянного поменяла тональность и стала грустной, минорной. Создавалось впечатление, что певец слышит рассказ Эльминстера. Морала с подозрительностью глянула на мудреца, но тот как будто вовсе не слышал музыки.
На самом деле его внимание было приковано к промелькнувшей за судьями тени. Но мудрец ни словом, ни жестом не показал на объект своего внимания.
Маленькая фигурка около стены судейской была хафлингом по имени Оливия Раскеттл, Эльминстер не видел вреда от ее появления. Она уже знает историю Безымянного. Хотя мудрец отметил для себя, что необходимо указать лорду Морнгриму на оплошность стражников. В комнате суда было невозможно заметить спрятавшегося в тени хафлинга, но Оливия не могла пройти в яркий солнечный день незамеченной через ворота башни.
Не подозревая, что за ней наблюдают глаза мудреца, хафлинг прокралась по комнате и двинулась по коридору в сторону камеры узника.
«Если ты, маленькая воровка, собираешься навестить своего друга Безымянного, тебя ждет маленький сюрприз», — подумал Эльминстер, пытаясь не улыбнуться. Он снова обратился к судьям:
— Со дня изгнания Безымянного Барда прошло двести лет…
— Извините, Эльминстер, — прервала его Кайр, — но вы и дальше будете называть этого человека Безымянным? Уверена, нам можно доверить его имя. Это упростило бы обсуждение?
— Нет! — запротестовала Морала. — Мы сделали его Безымянным, и он таким и останется.
Эльминстер вздохнул, увидев ярость старой жрицы.
— Суд должен решить не только освободить или нет Безымянного, но и вернуть ли его имя в Королевства. Морала и я дали клятву не разглашать его имени до решения арферов. Поэтому мы должны называть его Безымянным, по крайней мере до окончания этого суда.
— Понятно, — сказала Кайр, слегка наклонив голову. — Извините, что я вас прервала.
Эльминстер кивнул и перешел ко второй части своего повествования:
— Безымянный провел в изгнании уже двести лет, когда силы зла нашли его и освободили из места ссылки.
Доносившаяся из камеры певца музыка внезапно смолкла. Морала удовлетворенно улыбнулась, мудрец задумчиво почесал бороду, пытаясь представить, что же еще придумал Безымянный.
В своей камере певец опустил флейту и взглянул на дверь. Кто-то возился с замком. Эльминстер дал охране инструкции с почтением относиться к заключенному, в частности стучать перед тем, как открыть дверь. Безымянный нахмурился и приготовился едкой тирадой встретить глупого стражника, осмелившегося прервать его на середине композиции.
Дверь тихо открылась, на пороге стояла, сверкая карими глазами, женщина-хафлинг. Конспиративно подмигнув, она засунула в свои рыжие волосы медную проволочку.
— Милая песенка, — улыбнулась она. — А слова в ней есть?
— Естественно, — ответил Безымянный, перестав хмуриться. — Следует ли мне записать их для вас, госпожа Раскеттл?
— О, это было бы здорово, — согласилась маленькая женщина, входя в камеру и тихо прикрывая за собой дверь. Ее босые покрытые мехом ножки мягко прошлепали по калимшанскому ковру. Сняв котомку и мокрый плащ, она проверила не намокли ли ее туника и штаны и уселась на покрытую ковриком скамеечку для ног.