Песнь шаира или хроники Ахдада
Шрифт:
И старуха поставила Хасану возле реки скамью из мрамора, украшенную жемчугом, драгоценными камнями и слитками червонного золота, и Хасан сел на неё, и подошли воины, и старуха провела их перед Хасаном, а потом они расставили вокруг Хасана шатры и немного отдохнули и поели и попили и заснули спокойно, так как они достигли своей страны. А Хасан закрывал себе лицо покрывалом, так что из под него видны были только его глаза.
И вдруг толпа девушек подошла близко к шатру Хасана, и они сняли с себя одежду и вошли в реку, и Хасан стал смотреть, как они моются. И девушки принялись играть и веселиться, не зная, что Хасан смотрит на них, так как они считали его
И потом старуха поставила Хасану седалище и посадила его. И когда девушки кончили мыться, они вышли из реки, обнажённые и подобные месяцу в ночь полнолуния. И все войско собралось перед Хасаном, как старуха велела. Может быть, жена Хасана окажется среди них и он её узнает.
И старуха стала спрашивать его о девушках, проходивших отряд за отрядом, а Хасан говорил:
– Нет её среди этих, о госпожа моя. И среди всех девушек, которых я видел на этих островах, нет подобной моей жене и нет ей равной по стройности, соразмерности, красоте и прелести.
– Опиши мне её и скажи мне все её признаки, чтобы они были у меня в уме, - молвила тогда старуха.
– Я знаю всякую девушку на островах Вак, так как я надсмотрщица женского войска и управляю им. И если ты мне её опишешь, я узнаю её и придумаю тебе хитрость, чтобы её захватить.
И тогда Хасан сказал старухе:
– У моей жены прекрасное лицо и стройный стан, её щеки овальны и грудь высока; глаза у неё чёрные и большие, ноги - плотные, зубы белые; язык её сладостен, и она прекрасна чертами и подобна гибкой ветви. Её качества - невиданны, и уста румяны, у неё насурьмленные глаза и нежные губы. Её лицо светит, как округлённая луна, её стан тонок, а бедра - тяжелы, и слюна её исцеляет больного, как будто она Каусар или Сельсебиль.
– Прибавь, описывая её, пояснения, да прибавит тебе Аллах увлечения, - сказала старуха.
И Хасан молвил:
– У моей Жены лицо прекрасное и щеки овальные и длинная шея; у неё насурьмленные глаза, и щеки, как коралл, и рот, точно сердоликов печать, и уста, ярко сверкающие, при которых не нужно ни чаши, ни кувшина. Она сложена в форме нежности, и меж бёдер её престол халифата, и нет подобной святыни в священных местах, как сказал об этом поэт:
Владеет моей душой возлюбленная моя,
И все, что судил Аллах, ничем отвратить нельзя.
Арабов всю красоту она собрала в себе,
Газель, и в моей душе резвится она теперь.
Мне тяжко терпеть любовь, и хитрости больше нет,
И плачу я, хотя плач мне пользы и не даёт.
Красавица! Ей семь лет да семь: как луна она,
Которой четыре дня и пять и ещё пять дней.
И старуха склонила на некоторое время голову к земле, а потом она подняла голову к Хасану и воскликнула:
– Хвала Аллаху, великому саном! Поистине, я испытана тобою, о Хасан! О, если бы я тебя не знала! Ведь женщина, которую ты описал, по приметам схода со старшей дочерью царя величайшего, которая правит этим островом. Открой же глаза и обдумай своё дело, и если ты спишь, - проснись! Тебе никогда нельзя будет её достигнуть, а если ты её достигнешь, ты не сможешь получить её, так как между нею и тобой то-же, что между небом и землёй. Возвращайся же, дитя моё, поскорее
13.
Продолжение повествования о Шамс ад-Дине Мухаммаде - султане славного города Ахдада, о его побратимах, о дивном избавлении и о чудесах, что произошли с ними после избавления
Султан Ахдада Шамс ад-Дин Мухаммад сидел у постели больного. Рядом сидели его друзья, почти все - старик с пластиной, как и Никто, выразили желание остаться во дворце. На этот раз больным оказался небогатый горшечник. Комната была маленькая, поэтому рыдающую жену и двух малолетних детей выставили за дверь, к мамлюкам, чтобы не мешали и не отвлекали своими криками и стенаниями от рассказа Абд-ас-Самада - магрибинца. Еще бы больного заставить замолчать...
– Все вы знаете легенду о перстне Сулеймана ибн Дауда - мир с ними обоими, - рассказывая, Абд-ас-Самад то и дело поглаживал перстень, отданный ему султаном. Тот был необычный, вместо одного камня, верх украшала шестиконечная звезда, но также украшенная каменьями.
– Именно благодаря этому перстню, Сулейман укрощал джиннов, понимал язык птиц, и именно этим перстнем обманом завладел шайтан Сахр, правивший Израилем сорок дней, пока не потерял его в море, а Сулейман, как известно, не обнаружил перстень в чреве рыбы.
В борьбе со сном, Шамс ад-Дин допивал уже третью пиалу бодрящего напитка. Странно, он уже начинал ему нравиться. Как все закончится, надо будет завести у себя чудное растение.
Крик ночного сторожа только что прозвучал во второй раз - значит скоро полночь, и появится джинн.
– ... после смерти Сулеймана, считалось, что перстень потерян. Многие искали его, и отец мой в числе многих. Как вы помните из поведанного вам в пещере, отцу почти удалось добыть перстень. Почти удалось моим братьям. Почти удалось мне...
– Абд-ас-Самад снова погладил перстень.
– Удалось.
Шамс ад-Дин Мухаммад уже слышал эту историю, и неоднократно. Он даже придумал, как отберет перстень, когда все закончится. Перстень Сулеймана, ха, мыслимое ли дело - простому магрибинцу владеть эдаким сокровищем! Сокровищем, достойным царя... султана.
– Обладая перстнем, я прикажу джинну, превращающему людей в рыб, и он выполнит любое мое желание!
Тишина навалилась, как и тогда - внезапно, словно вор в ночи, или задули свечу, только вместо света, дающую звук. Переругивание мамлюков за дверью, плач жены и детей - смолкло все.
Удивленные побратимы завертели головами. Затем появился шум, будто кипит вода, затем появился джинн.
Точно такой, как помнил Шамс ад-Дин - краснокожий, с рогами и большими круглыми глазами.
Те, кто видел джинна впервые, дружно ахнули. Да и вор, которого джинн перенес в пещеру людоеда, тоже выглядел не лучшим образом.
Опомнившийся магрибинец вышел вперед. Поднятая так, чтобы было видно джинну, рука с перстнем заметно дрожала.
– Именем Сулеймана сына Дауда, властью этого перстня, приказываю тебе, порождение огня, в сей же час вернуть всем заколдованным тобой прежний облик, а присутствующих в этом доме, кроме горшечника и его семьи, перенести к тем, кто отдает тебе приказы, для м-м-м, э-э-э, разговора.