Песнь слона

Лонгиер Барри Брукс

– Нам придется заночевать именно здесь. Сходи и принеси дров.

Чужак медлил какое-то время, затем положил узел со своей поклажей возле дорожного очага и принялся собирать сухие ветви, бурей сорванные с деревьев, которые росли на вершине. Набрав полную охапку хвороста, он отнес ее к каменному кругу и бросил на старое кострище. Затем присел на корточки возле закопченных камней.

– Становится холодно. Надо развести огонь.

– У тебя есть кремень и кресало?

– Нет. – Чужак поднялся, подошел к горе

и оторвал от камней клочок сухого мха.

Гадалка нагнулась над своим мешком и стала что-то на ощупь искать в нем.

– Только дураки отправляются в путь без кресала и кремня.

Она все еще продолжала копаться в своем мешке, когда Чужак вернулся к очагу с пучком мха в руке. Он положил его на кострище, сел на свое прежнее место и посмотрел на темнеющие прямо на глазах исполинские стены ущелья. Вокруг стояла оглушающая тишина. Подойдя сзади, Тарзака взяла его за руку. Он обернулся и увидел, что гадалка протягивает ему какой-то крошечный узелок. Чужак развернул его и взял в руку кресало и кремень. Сжимая пальцами железный клинышек, спросил:

– Откуда это у тебя?

– Купила в Тарзаке. Разжигай огонь. Холодно. Я жутко замерзла.

Чужак несколько раз ударил кресалом о кремень и высек крупные искры, осыпавшиеся в пучок сухого, прекрасно воспламеняющегося мха. Мох задымился, и вскоре на его поверхности заплясали язычки огня. Чужак быстро подложил ко мху коротенькие обломки сухих веток, а на них – более крупные. Через мгновение в темноте возник крошечный оазис желтого света.

Тарзака положила завернутое в листья тесто на свой мешок и снова вернулась к костру.

– Пришло время выполнять обязательство нашего уговора

– Какого уговора? – недовольно отозвался Чужак.

– Ты обещал отплатить мне за мою одежду и вино.

– Не помню я никакого уговора, – ответил Чужак, пожав плечами. – А что я такого говорил?

– Ты пообещал научить меня читать мысли и предсказывать будущее. Скажи, какое будущее ждет меня?

– Я не видел твоего будущего. Я не ясновидящий.

– Но когда я вернулась, ты угадал, что это я, угадал, даже не повернув головы в мою сторону.

– Но ты ведь оставила у костра свои вещи. Было ясно, что вернуться за ними можешь только ты. У любого другого хватило бы благоразумия переждать дождь.

Он посмотрел на дорогу, ведущую в сторону Мийры, которая становилась все темнее. Затем снова повернулся к костру.

– Послушай, Тарзака, иногда я заранее вижу то, чему суждено произойти. – Он указал рукой на огонь. – Но это все равно что посмотреть на костер и увидеть, что в него нужно подбросить дров и что на этом костре скоро испекутся лепешки.

Гадалка посмотрела на своего собеседника долгим взглядом.

– Я слышала песнь о Крошке Вилл и еще кое-какие сказания. Это – что-то новенькое.

– Не совсем, но, может быть, до известной степени

это так, – пожал плечами Чужак. – Я видел, как слоны лишили жизни мою сестру, прежде чем это произошло на самом деле. Но я знал слонов, знал сестру, знал, что такое мийрский крааль. – Его взгляд снова вернулся к языкам пламени. – Я не видел будущего, я видел лишь то, что могло произойти.

– И все-таки, что же ты в своих мыслях увидел обо мне?

– Ничего я не видел о тебе.

– Ничего? – спросила Тарзака и прижала руки к груди. – Совсем ничего?

Чужак рассмеялся:

– Я хотел сказать, что твое будущее скрыто от меня. Я очень мало о тебе знаю. Мне ничего не известно ни о твоей болезни, ни о чем-либо другом. Я должен многое узнать, тогда это знание сольется воедино в моей голове и создаст определенную картину.

– Но тебе известно то, о чем ты мог и не знать. Чужак покачал головой. Затем подбросил в костер хвороста и снова посмотрел на Тарзаку.

– Я только взял из твоего разума ту картину, которую показали твои мысли. Я могу узнать лишь то, что известно тебе самой. Чтобы увидеть возможный исход твоей болезни, мне необходимо узнать о тебе больше. Узнать, как работает твое тело, как протекает болезнь и все такое прочее.

– Говорят, будто твоя мать умеет передвигать предметы при помощи мысли. А ты умеешь делать подобное?

– Немного. Нужно постоянно тренироваться, чтобы развить эту способность.

Чужак взял в руки ветку и, разломав ее на мелкие части, бросил их в огонь.

– Меня всегда интересовало другое. Скажи, ты знал о том, что обладаешь такими способностями, и ничего не делал, чтобы развить их? Тогда ты просто дурак, Чужак.

– А зачем дрессировщику нужно обладать такими способностями? Скажи мне, гадалка!

Глаза Чужака сузились. Он собрался было сказать что-то, но остановился. Немного помолчав, он все-таки спросил гадалку:

– Что ты сейчас хотела сказать?

– Прочитай мои мысли, – насмешливо ответила Тарзака. Чужак медленно закрыл глаза, потом резко распахнул их.

– Да. – Он посмотрел на огонь. Глаза его застилали слезы, размывая изображение пламени. – Да. Я мог бы спасти Мэй, если бы тренировался в мысленном передвижении предметов. – Помолчав, Чужак рукавом смахнул с глаз слезы. – Спасибо тебе, Тарзака,

– За что?

– За то, что превратила мою боль в ад.

Гадалка, не вставая, наклонилась вперед и выложила лепешки на раскалившиеся камни. Затем приняла прежнее положение.

– Ты научишь меня этому, Чужак?

Ее собеседник какое-то время молчал, затем встал и подошел к обрыву. Остановившись на самом краю, он заглянул в простирающуюся у его ног черную бездну. Внизу гулко рокотал поток, образовавшийся после недавнего ливня. Затем обернулся к Тарзаке: