Песнь теней
Шрифт:
Мне столько всего хотелось рассказать Йозефу. Столько всего я пыталась сказать в бесчисленной череде писем, которые пробовала написать, и в тех нескольких, которые на самом деле отправила. Груда черновиков, листы бумаги, преданные огню, а я все подбирала слова, находила их, зачеркивала, теряла, путалась. Так много вопросов, которые я хотела задать, и столько всего я хотела узнать, а еще хотела пожаловаться и объяснить, чтобы покончить, наконец, с этой растущей башней бессмыслицы.
Наконец, я поняла, что слов недостаточно. Музыка была тем языком, которым мы с братом владели лучше всего. Музыка пронизывала все наше существо; музыкальные
Но как заставить понять себя? Внутреннее беспокойство, тревогу. Ощущение неполноты и неудовлетворенности, разочарование вкупе с неспособностью выразить свои идеи на бумаге, будь то в словах или в песне. Я не поспевала за собственным разумом, мысли проносились мимо как в тумане, как пальцы, колотящие по нотам шестнадцатые без оглядки на темп.
Топот копыт становился все громче.
Я вдруг поняла, что это стучит не в моей голове – это настоящая лошадь, скачущая по улице. Я обернулась и заметила всадника, черный плащ которого струился за его спиной и напоминал крылья. Под полями шляпы виднелись светлые волосы и узкие, резкие черты лица. Он сидел верхом на черном жеребце с диким взглядом и оскаленными зубами – создание, вылетевшее прямо из пасти ада.
Мое сердце остановилось. Этого не могло быть – или могло?
Разумеется, это был не Король гоблинов.
Всадник промчался мимо, и я отпрыгнула в сторону, чтобы он меня не обрызгал. Я смотрела, как лошадь с всадником исчезают за поворотом дороги, ощущая при этом странную смесь облегчения и разочарования. Я не выспалась – вероятно, мой разум рисовал привидения там, где их не было. Тем не менее ожидание – надежда – что я снова увижу своего Короля гоблинов, кинжалом пронзило мою грудь. Этого не могло быть. Этого не может быть. Нужно идти дальше.
Каково же было мое удивление, когда лошадь с всадником галопом вернулись обратно.
Я стояла на обочине, ожидая, что они снова промчатся мимо, но при виде меня всадник замедлил бег, перевел скакуна с галопа на бег, затем на шаг и, наконец, остановил его.
– Фройляйн Фоглер? – спросил наездник.
– Д-да, – ошеломленно вымолвила я. – Она самая. Чем могу помочь?
Всадник не ответил, но полез в висевший на боку ранец. Курьер, догадалась я. Почтальон. Затем мое сердце подпрыгнуло. Йозеф!
Он достал маленький кожаный мешочек и нагнулся, передавая его мне. Мешочек оказался довольно тяжелым для своего размера и музыкально зазвенел, когда я взяла его в руки. Заинтригованная, я уже собиралась его открыть и посмотреть, что внутри, когда курьер протянул мне письмо.
Я выхватила письмо из его рук, забыв обо всем на свете и не заботясь о том, что помну края. Я так долго ждала слов – объяснений – от Йозефа, что мне было не до хороших манер или социальных условностей.
Тяжелая дорогая бумага источала едва уловимый сладкий аромат, который сохранился, несмотря на то, что письмо преодолело множество миль. На письме стояла официальная печать и герб с изображением цветка. Роза или, может быть, мак? Вряд ли брат мог отправить такое: бумага, чернила, аромат – все указывало на это, но я цеплялась за надежду, потому что мне хотелось верить, что брат отправит мне письмо. Напишет мне – действительно напишет, – а не забудет обо мне.
– От кого оно? – спросила я.
Но почтальон, исполнив свой долг, лишь слегка коснулся полей шляпы и ускакал прочь. Я смотрела ему вслед, пока он не исчез вдали, затем взглянула на письмо, перевернула его, и мое сердце заколотилось от возбуждения и ужаса. Там незнакомым, элегантным почерком образованного человека было выведено:
Автору «Эрлькёнига».
– Все в порядке? – спросила Кете, когда я вернулась домой. На буфете лежала куча порубленных корнеплодов и засоленная свинина, а на печке выкипала в кастрюле вода. – У тебя такой вид, будто ты встретила призрака! – Она рассмеялась, но тут же осеклась, глядя на выражение моего лица. – Лизель?
Дрожащими руками я протянула сестре маленький кожаный мешочек.
– Это что – соль? – спросила она, нахмурившись.
– Нет. – Я выгрузила соль на стол, а рядом с ней положила кожаный мешочек. Он музыкально звякнул. – Возможно, это и есть наше чудо.
Кете задохнулась от возбуждения.
– Что это? Для кого? И от кого?
– Я думаю… – сглотнула я. – Думаю, это для меня.
Я подняла письмо, на котором яркими черными чернилами было выведено: «Автору “Эрлькёнига”». Едва ощутимый приторный аромат наполнил комнату и принял жуткие формы, смешавшись с запахом лука и зелени, исходившие от стряпни сестры.
– Должно быть, оно от очень важной персоны! – воскликнула Кете. – Взгляни на бумагу! И, – прищурилась она, – это что? Герб?
– Да. – При ближайшем рассмотрении я все же решила, что на гербе изображен мак, а не роза. Как странно.
– Ну, ты собираешься читать или нет? – Сестра вернулась к приготовлению ужина. – Давай узнаем, что загадочному аристократу потребовалось от автора «Эрлькёнига», а?
Я сломала восковую печать и развернула бумагу.
– «Дорогая мадемуазель Фоглер, – вслух прочла я. – Простите меня за этот в высшей степени неподходящий и неправильный метод общения. Мы с Вами незнакомы, но, прошу Вас, не пугайтесь, когда я скажу, что чувствую, будто мы с Вами друг друга знаем».
– О! Тайный поклонник? – поддразнила меня Кете. – Лизель, коварная девчонка!
Я метнула на нее грозный взгляд.
– Ты хочешь, чтобы я читала, или нет?
– Прости, прости, – сказала она. – Продолжай.
– «В прошлом месяце мне довелось побывать на одном концерте. Там было исполнено необычное музыкальное произведение, которое сыграл на скрипке необычный юноша. Я не в силах в полной мере описать, как сильно тронула меня эта музыка и какой огромный резонанс вызвала, как будто ноты коснулись оголенного нерва моей души».
У меня перехватило дыхание. Необычное музыкальное произведение, исполненное необычным юношей.
Йозеф.
Сестра многозначительно хмыкнула, и я кашлянула, заставляя себя читать дальше.
– «Признаюсь, меня охватила одержимость Вашей работой. Ни один человек в Вене не смог назвать мне имя композитора, но все говорили, что упомянутое произведение было опубликовано в скрытой коллекции работ, которые перед смертью собрал Джованни Антониус Росси. Этот пожилой человек был мне хорошо знаком, и я могу точно сказать, что не очень-то много слышу от него в этой пьесе, если не сказать – вообще ничего».