Песни с темной стороны

Дих Роман

— Ах, ты… Ты… Кобыла!

— Угу, кобыла, — щёточка для туши скользнула по ресницам, — я же в год Лошади родилась.

У мамы на глазах показались слёзы, и завопила она сквозь эти злые слёзы в глаза пропащей дочки:

— Тварь, шлюха!.. — и, не найдя больше слов, хлопнула дверью своей комнаты.

И ладно. Инна давно, уже полгода относилась к ним снисходительно и к маме, и к папе, ушедшему несколько лет назад к молодой жене, и уже заделавшему себе нового сыночка, а ей с Витькой братика. Благо, хоть квартиру трёхкомнатную оставил бывшей семье.

Недавно они с Витей были на торжественной встрече с

папашей и его семьёй, раз в месяц такие встречи происходят, вернее, происходили — они с братом при параде приезжают к папе и его новой семейке, на столе красуются купленный любящим родителем торт, не очень дорогой, и неизменные куриные окорочка с рисом. Молодая их… Кто она им, мачеха? Итак, папина новая жена хлопочет вокруг братика с сестричкой, типа роднее их на свете никого нет. И папочка выносит им их младшего братика, целуя его в пухлую щёчку и призывая поздороваться со старшими чадами. Витя двухлетнего брата особенно ненавидел, и в тот их последний визит к папе, когда Инна беседовала с родителем и его супругой на разные темы, из комнаты, где находились оба брата, раздался вопль. Они втроём ринулись туда, и увидели, как Витя злобно щиплет младшего брата, а тот исступлённо орёт. Папина жена закатила Витьку оплеуху, подхватила малыша на руки. Папа вытянул ремень из штанов, намереваясь задать Вите порку прямо на месте, но у Инны комок тугой злобы внезапно подступил к горлу, злобы, копившейся несколько лет, с той поры, когда отец бросил их, когда мама плакала каждый день и кричала на пытающихся её утешить детей.

Она заслонила собой Витю, и так глянула на папашу, что у того и руки опустились. И сквозь зубы процедила:

— Вон, своего бей, понял? А мы для тебя никто.

И пока папочка ошалело выпускал воздух из ноздрей, они с братишкой успели одеться и обуться, и ринуться по лестнице вниз. Вслед им доносились вопли папиной жены, желающей дебилам и ублюдкам всяческих несчастий. Так что пока визиты к папочке отпадают, хотя она лично этим не особо и огорчилась, а страшащийся праведного отцовского гнева Витя и подавно.

А «шалава» Инна грустно улыбнулась, пока ноги несли её к супермаркету… Нет, не была она шалавой, хоть и девочкой тоже не была, невинность потеряла весной, с парнем своим, первым и единственным, Володькой, и было-то у них «это» всего несколько раз, первый раз ничего, кроме боли, она не испытала, и последующие разы не так уж развлекли её. А потом Володьку «приняли» менты со стаканом анаши, и поехал её первый мужчина в известные места. Инну тогда тоже вызывали, как свидетельницу. «Нет, ничего не знаю, ни разу не видела, что он употребляет наркотики» — заученно повторяла она и на следствии, и затем на суде. Володька, похудевший и осунувшийся, сидел на скамье подсудимых, в клетке, как зверёныш, только глаза сверкали. И свиданку после суда им не дали — «не положено». Инна никому не показывала своих слёз, везде: и во время следствия, и на суде, и после, появлялась с застывшим лицом, ничего не выражающим. Ревела только в одиночестве.

И вот с тех пор она полюбила эти вечерне-ночные походы по городу в одиночку, слушая музыку, презрительно размышляя об окружающем её мире и рискуя нарваться на неприятности. Именно из-за риска и полюбила. И всё сходило благополучно до сих пор, хоть и предложений сесть в машину было немало, но она гордо «посылала» любвеобильных сограждан;

и спасаться бегством приходилось раза два от подвыпивших компаний. А мама считала, что дочка блудит невесть с кем, и Инна не разубеждала её сознательно: этот имидж шлюхи тоже был её протестом.

II

Инна миновала ошивающихся у дверей супермаркета тёмных личностей — алкоголика, сшибающего мелочь и двух ребят в кепках-«восьмиклинках», оба облапали юную красотку похотливыми взглядами. Один присвистнул, второй проурчал:

— Ништяк, я б на такой лошадке прокатился бы…

Инна на ходу кинула «гопнику»:

— На бабушке своей катайся, понял?

Парень замолчал обескураженно, его приятель захохотал.

Супермаркет встретил Инну ярким светом. Кондиционеры выдували из своих железных потрохов воздух, немногочисленные покупатели выстроились у касс, охранники негромко переговаривались, наблюдая в монитор за залом. Инна прошествовала к винно-водочному отделу, встала в хвост очереди. Прямо перед ней стояла парочка — полноватый мужчина в дорогом костюме и с ним женщина, лет под пятьдесят, вся в чёрном. На груди, на массивной золотой цепочке странный какой-то кулон: подкова, в ней голова лошади, какие-то символы…

Девушка вгляделась в невиданную побрякушку, и словно ощутила исходящую от кулона вибрацию, словно вихрь невидимой энергии оторвался от диковинной вещицы и проник в неё, в Инну, в самое нутро проник. И в ноздри ударил запах… Знакомый запах, когда она была в деревне, её этот запах конского пота, неоднократно слышанный, всегда раздражал. Инна, поглощённая новыми ощущениями, не обратила внимания, как мужчина и женщина переглянулись, и женщина печально произнесла:

— Она! — и на глазах выступили слёзы.

— Она, она! — мужчина радостно заулыбался.

— Эй, малолетка! — резкий окрик с той стороны прилавка. — Тебе, тебе говорю, черноволосая!

— Что? — Инна очнулась.

— Даром стоишь, «что»! — вертлявая продавщица пристально глядела. — До восемнадцати лет не отпускаем!

— Мне уже восемнадцать! — Инна уставилась на торгашку.

— Паспорт принесёшь, тогда и разговаривать будем. Вам чего? — это продавец обратилась к мужчине в костюме. Его спутница коснулась еле заметно руки Инны, прошептала:

— Подожди нас, сейчас всё купим, — и на глаза женщины вновь навернулись слёзы, и Инна ощутила новый импульс, исшедший… из кулона?

Она покорно отошла к выходу. Два недавних «гопника» смотрели на неё через дверное стекло. У Инны ёкнуло сердце. Тот, кому она резко ответила, видимо жаждал сатисфакции.

— Всё взяли! — жизнерадостно улыбнулся мужчина, направившийся со своей спутницей к выходу. Посмотрел на побледневшую Инну, затем через дверное стекло на улицу, где топтались «восьмиклиночные» оболтусы:

— Тебя ждут, что ли?

Инна кивнула.

— Не бойся, пошли! Довезём… куда надо, — мужчина вновь осклабился, и Инна обратила внимание, что зубы у него какие-то уж больно крупные, «лошадиные», как в народе говорят. И Инна покорно, словно во сне, двинула за своими новыми спутниками.

III

На улице мужчина лишь глянул на гопоту, и те попятились назад.

— Проблемы, ребятки?

— Да не, дядя, всё путём, — парни пытались сохранить хорошую мину при отступлении.