Песни в пустоту
Шрифт:
Когда вокруг “Готов” начался шум, когда на нас стали заводить какое-то дело в прокуратуре, Никонов психанул и позвонил мне, попросил убрать трек из альбома. Мотивация у него была такая: ребята, я уже давно сижу на чемоданах и жду, что за мной придут, но я хочу за свою группу отсидеть. Я ему сказал, что макет уже в печати, ничего не сделаешь. Правда, потом лейбл тоже потребовал песню с диска убрать – в итоге там звучит половина трека, а когда начинаются запрещенные слова, вступает веселая гармошка.
Валерий Постернак
“ПТВП” уже никогда не станут народной группой. Но это нормально. Ну вот Nirvana стала народной, а Fugazi – культовой, знаковой, но никак не народной, хотя можно ли сказать, кто из них круче? Да обе гениальные. Никонов – крайне необходимый персонаж, особенно для нашего времени. Можно даже сказать,
Евгений Куприянов
“ПТВП”, мне кажется, главная панк-группа у нас в стране. Пусть у них сейчас уже есть менеджмент, афиши и какая-то организация процесса, они никогда не ходили ни под какими контрактами, не выступали на корпоративах, не играли на больших фестивалях, не звучали на радио. Это по-прежнему DIY чистой воды – просто сейчас на них ходит не пятьдесят человек, а 500.
Алексей Никонов
Юношеские идеалы – это святое. Мы недавно в поезде до восьми утра говорили об этом и решили, что слава богу, что получилось как получилось. И мой гитарист сказал, что, если бы было по-другому, он бы просто ушел. А я ответил – ты был бы прав, это бы значило, что я тебя наебал. Когда мы начинали, мы хотели доказать, что каждый это может. И сейчас, в свои сорок лет, я тоже это пытаюсь доказать. Я не вру. Демократичность рок-н-ролла, хип-хопа, всей этой музыки – она дает молодежи и вообще обществу возможность хоть как-то себя выражать, потому что все остальное сейчас вообще закрыто. Именно поэтому у всего этого скоро будет такая, очень диссидентская популярность, не как было в нулевых. Я полагаю, что вряд ли режим будет смягчаться. А так как он будет у власти еще лет десять, вряд ли что-то хорошее нас ждет. Но это не повод унывать, надо делать свое дело. В России свободы нет, но на самом деле внутренняя бытовая свобода всегда была больше, чем в Европе. То есть свободы у нас у нас меньше, а независимости больше.
Эпилог
Олег Пшеничный
90-е годы – это время постепенного распада. Апогеем бы я назвал 80–85-й – это была кульминация русского рока. Перестройка – время искушения, испытания, огонь, вода и медные трубы. То есть огонь – это была советская власть, а вода и медные трубы – это перестройка, и их русский рок не прошел. И 90-е – это распад, который, конечно, принес свои плоды, но это было грустно, очень грустно. Ведь одной из главных идей русского рока было стремление к свободе. И вот пожалуйста, вы ее получили. Но почему тогда вы все так скуксились? Почему половина из вас пошли на продажу? Почему вы перестали развиваться? Очень много вопросов. Это было время крушения моих надежд, потому что то иллюзорное ощущение братства, которое чувствовалось в начале 80-х, в 90-х куда-то улетучилось. Хотя, казалось бы, начинай жизнь заново, твори, выдумывай и пробуй. Вместо этого образовался какой-то суррогат, в который втягивались и втягиваются безусловно талантливые личности.
Алес Валединский
Те люди, которые творили в 80-х, были в информационном поле. А тут все изменилось – в информационном поле появился разрыв. То ли рок-культура съежилась и стала явлением маргинальным, то ли все это превратилось в секту, которая не хочет раскрываться. Есть, конечно, те, кто сознательно строит свой миф на маргинальности, скажем Борис Усов из “Соломенных енотов”, явный гений. Но так было отнюдь не со всеми.
Сергей Гурьев
80-е – это куча талантов, которые оказались конвертируемыми во что угодно. А в 90-е годы постепенно пришел большой шоу-бизнес, и реальные таланты стали появляться ему наперекор. На мой взгляд, инфраструктура шоу-бизнеса окончательно утвердилась в России в 95-м году – одновременно с появлением “Русского радио”. В первой половине 90-х было еще неструктурированное пространство, но была нищета и некая народная злоба, все это висело в воздухе, и в этом пространстве существовать было очень трудно. Ну да, народу надо было выживать, а не музыку
Юлия Теуникова
90-е были временем, когда все идеалы прошлых лет были сломлены и выброшены за борт, а с другой стороны, единая для всех постсоветская реальность еще существовала, сохранялось какое-то целостное культурное поле. Но постепенно разрушалось. Вот был дом, а теперь он потихоньку осыпается, оползает, но не сразу, он исчезает медленно, и появляется постепенно тоска. Отсюда и эстетика. У всех в музыкальной тусовке тогда было ощущение огромного, тотального проигрыша. Но при этом было что проигрывать. Сейчас и проигрывать-то нечего. А тогда люди чувствовали, что красота постепенно утрачивается, безвозвратно уходит, и достаточно агрессивно на это реагировали. Все это проявлялось даже в самых банальных вещах: вот были необъятные поля, а потом там появляется IKEA. Вместо твоего родного уютного мира рождается новый, холодный и алчный. Все, что тебе дорого, все уходит. Это страшная вещь.
Алексей Тегин
Я не говорю о том, что какие-то люди из Москомимущества должны разбираться в культуре, но, прежде чем что-то ломать и выгонять людей, ты хоть должен понять мотивацию их действий с помощью каких-нибудь там более продвинутых персонажей от искусства. Но этого не было. Я думаю, если бы не разрушили “Детский сад”, если бы не выгнали Петлюру из особняка на Петровском, если бы сохранили “Фабрику кардинального искусства”, если бы все это до сих пор существовало, то мы сейчас имели the best. Ведь человеку искусства что нужно? Ему нужно пространство, где бы он творил. Краски не нужны – сворует, если надо, ничего не нужно. Дай вот только место. Холодное, без электричества, где люди в принципе жить не могут. Даже этого не дают. Стоит офигенный особняк, где можно было бы сделать оперный театр. Нет, его сносят, отмывают деньги, ставят какую-то рухлядь для фитнес-центра никому не нужную. Но зато бабки в карманах. Потом они едут в Англию и говорят: как хорошо, какая культура! А там просто таких долбоебов нет, в этой Англии. Я недавно был в Германии, познакомился с ребятами, художниками и музыкантами, которые что-то делают на заброшенной фабрике. Как так, спрашиваю. Отвечают: нам правительство дало помещение, а еще денег, чтобы мы с голоду не сдохли, и компьютеры поставило. Министр культуры сказал, что мы должны заботиться о будущем Германии! А ведь это и есть будущее Германии. Человек каким образом сам себя помнит? Не по количеству бумажек, на которых Вашингтон нарисован, а по музыке, архитектуре, искусству. Так что это и есть забота о стране. А не просто когда деньги зарабатывают и потом тратят в Турции. Глупость какая-то. У нас же суперталантливые люди были. Супер.
Светлана Ельчанинова
90-е – это наша психоделическая революция. Половина всего тогдашнего творчества делалась под воздействием чего-либо. И очень многие не устояли и погибли в этом бою. Я сначала, когда мы только открыли “Клуб имени Джерри Рубина”, пропагандировала полную свободу, но, когда увидела, как уже буквально через год полтусовки передохло, поняла, что все совсем не так революционно и романтично, и резко изменила свое отношение к наркотикам. А народ все 90-е под этим флагом провел. Огромное количество групп развалились и погибли именно из-за наркоты. С ними переставали иметь дело продюсеры и клубы, потому что люди уже просто не могли выступать – они забывали ноты, начинали что-то ломать и так далее. То же самое было с публикой – она крушила все на своем пути. Я помню, был один персонаж по прозвищу Питон, у которого на любом концерте была цель – разбить все унитазы. Ну и много еще такого. И я постоянно капала людям на мозги – ну займитесь уже чем-нибудь, надоело слушать ваши базары про то, где вы нажрались и ублевались. И некоторые стали чем-то заниматься. А многие просто сгинули.
Сергей Кузнецов
Я потом уже понял, что 90-е вообще были временем, лучше всего соответствовавшим моему взгляду на мир в целом. Когда я был школьником, мне не нравилось, что мне все время рассказывают, как все хорошо, хотя я-то знаю, что на самом деле плохо. Поэтому же мне не нравились разговоры про стабильность в 2000-е: какая такая стабильность в нашем непостоянном мире? Цвел юноша вечор, а нынче – фьють! Чего врать-то? В этом смысле 90-е были очень честным временем. Все знали, что мир небезопасен, что с тобой в любой момент может случиться что-то ужасное. Люди вокруг перестали выглядеть идиотами, которые не понимают, что они ходят по тонкому льду.