Песни
Шрифт:
Васвоих скитаниях по дебрям магазинов мы натыкаемся на трупы апельсинов, где инквизиторы в халатах и лосинах
B A Поют над нами, как соловьи...
B A Поют над нами, как соловьи...
(Соловьи...)
Я подарю тебе, ах (ап-п-чхи!), овощное танго...
Но это странно, Боже мой, как это странно...
Беги, любимая, я знаю - эта ранка
A Dm
Ведет к погибели любви...
"Какой длиннющий день", - подумал я, а вслух сказал: "Еще не так темно." Она зажжет торшер, и не допьет вино,
"Мне завтра к десяти", - подумал я, а вслух сказал: "Мне завтра к десяти". Она поднимет бровь, но скажет мне: "Сиди", и остановит стрелки у часов.
Я верю ей, я верю в то, что я любим, и нет причин не верить, только над Москвой высокий тает дым.
"Кто рыбка, кто рыбак", - подумал я, "мы все клюем на золотой крючок, на прозу о любви, на песни ни о чем, приманкой нас так трудно удивить.
И мы как стая рыб, плывем на свет, и рыбаков своих зовем по именам. Мы сочиняем фарс, и остается нам еще десяток рифм, еще десяток фраз..."
Я верю ей, я верю в то, что я любим, и нет причин не верить, нет.
Товарищ Мордюков, вот Вам топор, мы знаем Вас, Вы преданный работник. Вон, видите, пошел бухгалтер наш? Мы это Вам оформим как субботник, а-а-а, о-о-о-о-о-о-о-о. Товарищ Мордюков, вот Вам топор, пора прищучить этого иуду. Давайте, дорогой, чего уж там, наш коллектив доверил это Вам
Убей зануду, товарищ Мордюков, Убей зануду, товарищ Мордюков!
Давно пора понять - вся власть у нас. Решает пролетарий, а не гопник. Решает лесоруб и хлеборуб, все прочие выходят на субботник, а-а-а, о-о-о-о, вы спросите, откуда эта власть? Мы Вам ответим честно - от верблюда. Даешь интеллигенцию труда! А толстых и очкастых - никогда, да,
Убей зануду, товарищ Мордюков, Убей зануду, товарищ Мордюков!
О-о-о-о-о-о-о-о. О-о-о-о-о-о-о-о. О-о-о-о-о-о-о-о.
Мы жили, будто нет нам дела, не обращая ни на что, ни на что, а между тем происходило, и, наконец, произошло: в процессе был нарушен древний, и, в том числе, искажена, искажена, но всем известно, что не дремлет, и вот - извольте пожинать:
в колодце выпили всю воду, аа, и все консервы съели мыши, вот беда, недоуменьем полон воздух, аа: откуда столько грызунов? Куда ушла вода? Аа.
В тот вечер я играл на флейте. Как было трудно мне играть, мне играть! Хоть каплю жидкости налейте, и мышеловку - под кровать. Не зная публики столичной, на сцену просто глупо лезть. Но мыши нам небезразличны, и, значит, в этом что-то есть!
В колодце выпили всю воду, аа, и все консервы съели мыши, вот беда, недоуменьем полон воздух, аа: откуда столько грызунов? Куда ушла вода? Аа.
В далеком странствии твоем ты пролетала сквозь дома, ты наполняла чаши дней упругой пеною ума. В далеком странствии твоем, На повороте, на Оке, ты возводила маяки и засыпала на песке. В далеком странствии твоем...
Я в одиночестве моем садился в десять поездов и расходился по стране кругами летних отпусков. Я в одиночестве
Так жили мы с тобой вдвоем в уютном гнездышке своем: ты - в дальнем странствии твоем, я - в одиночестве моем. Так жили мы с тобой вдвоем, так жили мы с тобой вдвоем.
Здесь слишком шумно, чтоб быть людьми, слишком шумно, чтоб быть людьми, слишком поздно, чтоб верить в рай. Здесь все часы не звонят, а бьют, каждый вечер гремит салют в честь салюта, что был вчера. Эй! Это странно тебе и мне, мы скучаем по тишине, и особенно по ночам,когда
Генералы не дают мне спать, хотят видеть меня, чтоб двигать меня, Генералы не дают мне спать, сновиденья мои превращая в бои, Генералы не дают мне спать.
Здесь слишком людно, чтоб где-то жить, слишком людно, чтоб где-то жить, все решает квадратный метр. Здесь в тишине типовых дворцов расселили кремлевских вдов, я не против, но где взять мест? Эй! Это странно тебе и мне, Я хожу от стены к стене, мы не сможем здесь жить вдвоем, пока
Генералы не дают мне спать, хотят видеть меня, чтоб двигать меня, Генералы не дают мне спать, сновиденья мои превращая в бои, Генералы не дают мне спать.
Мне все равно, кто придет за мной, кто агрессор, а кто святой, все равно мое место там, Там, где играет армейский джаз, где под корень срезают нас, отправляя букеты вам. Эй, эй, эй! Кто мешает тебе и мне? Я хочу умереть во сне и проснуться рядом с тобой!
Но генералы не дадут мне спать, хотят видеть меня, чтоб двигать меня, Генералы не дают мне спать, сновиденья мои превращая в бои, генералы не дают мне спать, хотят видеть меня, чтоб двигать меня, Генералы не дают мне спать, сновиденья мои превращая в бои, Генералы не дают мне спать.
Я склонен считать межсезонье весною, а людикаклюди считают, что зря. Я склонен предаться июльскому зною, а людикаклюди ждут декабря. И я ношу майку и легкие джинсы, а людикаклюди любят шерсть, они отказались от радостей жизни, чтоб первыми крикнуть:"Есть!", когда ударит мороз.
Я верю газетам и Гидрометцентру, а также всем прочим разносчикам слов, а людикаклюди уперлись в приметы и в опыт шестидесятилетних отцов. Иая пою песни, я балую душу, то пробую степ, то исследую рок, а людикаклюди молчат и слушают: они запасают свободу впрок, на случай, если мороз.
Я, вобщем-то, склонен не делать ошибок, но эта вода холодна для меня здесь людикаклюди, и людикакрыбы, людикактолько и люди, как я. Но разница наша - ничто на проверку, нас даже сблизила эта вода. Вопрос только в том, кто окажется сверху, потом, в иерархии льда, когда ударит мороз.
Закат багров. Прощай, проклятый джаз. Прощай, проклятое вино. Прощай, прокляты-ты-тый, горький Партагас. Прощай, закрытое окно. Я ухожу от вас. Я ухожу в себя. Быть может, там будет веселей. Среди народных масс усоп кретин Пегас. Но я согласен, что все О.К.