Песни

Борисов Юрий Сергеевич

Век от века билеты дороже, Всё страшней и упорней бои. Занимайте, патриции, ложи, Покупайте кошмары свои. Будет боль, будет кровь, будут стоны, Будут дикие звери реветь, Чтоб потом на святые иконы Вам самим было жутко смотреть. Смерть традиций своих не нарушит — Как тогда, так и будет теперь. Посмотрите, не ваши ли души Душит яростно раненный зверь? И

послушай: за храпом агонией И сквозь всю сумасшедшую сечь Не твои ли надежды, хоронит Жалким звоном обломанный меч? Орденами твоими увешан, Избежав хищной пасти и лап, Не твою ль кровожадность утешил Опьяненный победою раб? Всё смешалось, рычанье и крики, Лязг доспехов и скрежет зубов. И в победном неистовом лике Вновь ты видишь проклятье рабов. И опять твой восторг обалделый На стотысячный пир воронья, Чтоб не знала ни мер, ни пределов Ненасытная жажда твоя. И чтоб отдыха галлы не знали, Сокрушая миры и века, Будет слышаться ад вакханалий, И не высохнет кровь Спартака.  1975

Жестокий романс

Она была девочка Надя, А он был путеец-студент. И часто, на Наденьку глядя, Он ей говорил комплимент: — Ах, какие у вас локоточки! Какой у вас пламенный стан! С фуражки своей молоточки За ваш поцелуй я отдам. И часто в Елагином парке Бродили они, как в раю. И Наде он делал подарки, Не глядя на бедность свою. Но в Надю большую тревогу Вселял его скорый отъезд — Железную ставить дорогу Он ехал в Уржумский уезд. В далёком трактире сибирском С подрядчиком он закусил, Под рокот гитары забылся, С цыганкой любовь закрутил. Летели, шурша, сторублёвки, Как рой легкомысленных пчёл. И вот он с похмелья в «Биржевке» Отдел происшествий прочел: «Вчерась Полякова Надежда Спрыгнула с Тучкова моста. Её голубая одежда Осталась на ветках куста…» И с криком рванулся путеец, И ровно четыре часа В трактире рыдал, как младенец, И рвал на себе волоса. И бросился в обские волны Убийца и бывший студент. И были отчаянья полны Глаза его в этот момент… «Ах, какие у вас локоточки! Какой у вас пламенный стан! С фуражки своей молоточки За ваш поцелуй я отдам».

По зелёным лугам и лесам…

По зелёным лугам и лесам, По заснеженной царственной сини, Может, кто-то другой или сам Разбросал я себя по России. Я живу за верстою версту, Мое детство прошло скоморохом, Чтоб потом золотому Христу Поклониться с молитвенным вздохом. Моя радость под солнцем росой Засверкает в нехоженых травах, Отгремит она первой грозой, Заиграет в глазах браговаров. Моя щедрость — на зависть царям Как награда за боль и тревоги. Тёплым вечером млеет заря Над берёзой у сонной дороги. Я тоску под осенним дождем Промочил и снегами забросил, И с тех пор мы мучительно ждём, Долго ждём, когда кончится осень. Свою ненависть отдал врагу, Сад украсил я нежностью легкой, А печаль в деревянном гробу Опустил под «аминь» на верёвках. Моя жизнь, словно краски холста, — Для того, чтобы все могли видеть. Оттого моя правда чиста: Никого не забыть, не обидеть. Моё счастье в зелёном пруду Позапуталось в тине замшелой. Я к пруду непременно приду И нырну за ним с камнем на шее.

Снова деньги, пьянка, шутки…

 Снова деньги, пьянка, шутки, карты и скандал. У какой-то проститутки нынче ночевал. Эх, ты, пьяное раздолье: пей да веселись. У меня собачья доля и пустая жизнь. Я сегодня всем довольный — денежный простор. Завтра лягу спать голодный под чужой забор. Непогоду матом кроя и всплакнув тайком, я накроюсь с головою рваным пиджаком. Что вчера была моею, проплывёт, как дым, той же самою аллеей под руку с другим. Все друзья меня забудут — дружба иссякла, и никто меня не спросит про мои дела. А пока гуляю рьяно, денег не щадя, томным блеском ресторана радую себя. Упиваюсь жгучей страстью, ласку губ краду… Завтра друга по несчастью я себе найду. Мне приснятся денег груды, мрачные гробы… Завтра выброшен я буду за овин судьбы.