Песня цветов аконита
Шрифт:
Выслушал со вниманием, но приказа не отменил.
Большего подарка недоброжелателям он сделать не мог.
Рабочих нашли без труда — за работу платили щедро. Все шло хорошо, пока не обрушилась балка, увлекая за собой троих мастеров. Одному удалось выплыть, другой был оглушен и захлебнулся; третьего вытащили, но он все равно умер.
Несчастные случаи на строительстве — дело нередкое. Но тут рабочие зароптали — река разгневалась!
— А в год Огненного зверя нельзя топить печи, да? — спросил Йири. — Я тоже верю в приметы, но не в такие. Когда
Мастера возобновили работу с видимой неохотой, и разговоры не прекращались. Вскорости погиб еще один человек, какой-то бедняк, поскользнувшийся вблизи разобранных перил на мосту.
— Почему они все были столь неосторожны? Судя по вашим словам, этого можно было избежать. Особенно первые двое — опытные…
Рабочие отмалчивались. Потом один сказал шепотом:
— Они все накануне видели дурной сон… нельзя чинить мост в это время.
Йири согласно склонил голову, продолжил задумчиво:
— Я тоже иногда вижу сны. Например, что семьям ответственных за постройку угрожает опасность, если работа будет сорвана…
Работы были завершены в срок.
После разговора с отцом Юхимэ он не находил себе места. Неправильно. Все было неправильно. Сначала Лаин, потом другая… Он всего-то пытался быть откровенным хоть с кем-то. Разве пытался? И как же?
Йири, занятый подобными мыслями, даже донесения слушал вполуха, и это не преминули отметить.
А с окрестностей озера Гэта с каждой неделей приходили все более тревожные вести. Не все попали в расставленную сеть, не все… Да и заменить иных было просто некем.
Нет, ему не противились в открытую. И подлогов больше не совершали. Понимали — опасно. Но выдумывать оправдания, не замечать мелких и тем не менее досадных ошибок, тянуть время — умели превосходно. Его боялись. Но при всей его власти ему одному было не справиться. Проявлять беспощадность даже при малой вине — разве разумно? Его имя и так в бедных кварталах и деревнях произносят шепотом — и хватаются за амулеты.
Йири чувствовал — еще немного, и он не выдержит первым. Допустит оплошность и восстановит против себя очень многих. А еще лучше — Столица выразит неудовольствие. Даже если оставить все так — рано или поздно те, что в Сиэ-Рэн, сочтут, что он попросту не справляется.
«А что же ты хотел, мальчик?» — читалась в лице Аоно. «С точки зрения закона ты прав — но кто же отдаст честно присвоенное? Они испугались, когда полетели головы, но теперь осмелели».
«Что же мне делать?» — хотел спросить, но вместо этого отвернулся. Говорят, волки выгоняют слабых из стаи или убивают.
В лице помощника читалось:
«Нужно самому — первым — обратиться в Столицу за помощью. Это будет означать, что должность тебе не по силам».
Йири вскинул голову.
— Значит, волки? — неожиданно зазвенел голос. Аоно не понял, чем вызвана перемена. А Йири, оставшись один, вызвал к себе доверенных шин и отдал приказ.
Те-Кири занимался домом и в дела управления лезть не пытался — поэтому был весьма удивлен, когда однажды утром молодой господин велел оседлать коня и умчался куда-то почти без охраны.
Темный шарф на волосах, белая дорожная пыль…
Утро было сырое и холодное. Йири била дрожь, хотя одежда из тончайшей шерсти не дала бы замерзнуть и среди снега.
Он поднял в коня на галоп, и холодный ветер обрадованно понесся наперегонки. Спокойно было — все, казалось, спало, только птицы начинали пробовать голоса. Сизого оттенка сосны — словно инеем покрыты иглы — вскидывали лапы к солнцу, а к стволам льнул темный высокий мох. Всаднику захотелось спрыгнуть с коня и остаться навечно среди сосен и мха, но это желание было бессмысленно — и всадник запретил себе думать о нем.
Он остановил коня, огляделся — пусто и тихо.
У щеки мелькнул черный лесной жучок, нацелился было сесть — Йири вскинул руку к лицу… И словно со стороны взглянул, как смотрелся бы этот жучок — маленькой темной меткой. Знак… Давным-давно Йири пророчили необычную судьбу — только никто так и не смог сказать, добро или зло несет этот знак.
Зашевелились ежевичные кусты возле дороги. Неведомо как появился человек в крестьянской одежде. Торопливый поклон:
— Господин… — сделал шаг вперед и что-то проговорил совсем тихо.
— Прекрасно. Возвращайся к себе. Никто не должен тебя видеть.
— Слушаюсь, господин! — человек растворился в кустах, и ни одна ветка не хрустнула.
По правде говоря, легкомыслием было одному пускаться в дорогу… Но подобные сожаления всегда приходят не вовремя… Сосредоточился на дороге; словно свыше его вели, не давали сбиться с пути. Карьером проскакал через небольшую деревню — кроме старухи-крестьянки, с высокой соломенной корзиной за спиной, кругом не было ни души.
Отдал Рыжего словно из воздуха появившимся «скользящим» в одежде крестьян, направился к неприметному домику.
Женщина смотрела со страхом, но, видимо, так она смотрела бы сейчас на любого. А что за человек к ней зашел, попросту не поняла. Ей было лет тридцать. Лицо приятное. Вдова… Детей нет.
Нээле из семейства Асахи, младшая и единственная сестра генерала.
— Что вам угодно?
— Ничего.
— Долго меня будут здесь держать? По какому праву — или по чьему распоряжению?
— Вы здесь не задержитесь, — второй вопрос оставил без ответа, потому что устал доказывать свое право.
Женщина, чуть запинаясь, произнесла:
— Мой брат — очень важная особа.
— Знаю. Не беспокойтесь.
Он не доверил бы подобное послание бумаге. Если и без того жалобы идут в Столицу — слишком опасно. На словах было передано — если генерал хочет видеть сестру живой, лучше попросить об отставке — или переводе в другое место. И кого просить в качестве преемника, намекнули.