Песня цветов аконита
Шрифт:
Аоно шумно выдохнул. Этот деятельный человек любил театр чуть ли не с юношеской увлеченностью. Перевел взгляд на Высокого — неужто вновь скажет слова, что произнес много месяцев назад? А тот глядел только на сцену, где зажегся свет и опять появился Айхо. Взгляд наместника — летящая в небо стрела, безучастно-спокойная. Но во взгляде — вопрос, из тех, на которые невозможно ответить — только развести руками:
«Что же ты делаешь, мальчик? Что ты с собой делаешь? Почему и зачем?»
Наместник
Йири провел рукой по шелковому хаэну с вышитыми корабликами и прибрежной осокой, разгладил шелк, рассматривая узор. Работа лучших мастериц города, вышивка была безупречной.
— Как вы считаете, ветер скоро изменится?
— Не знаю, Высокий. Полагаю, пока до нас не дошли дожди, ветер будет дуть с востока.
— Жаль. По Иэну трудно спуститься при таком ветре, а подняться еще труднее.
— Вам приходилось видеть море. А шторм? — с любопытством спросил первый помощник.
— Да. Пару раз. Наверное, даже рыбы в такую погоду просят Творца о милости, — с улыбкой предположил он. — А мне хотелось сбежать с побережья подальше в степь. Жаль, что Ши-Тау этого не знал — повеселился бы от души.
Внезапно проговорил, не меняя тона:
— Я хочу знать об Айхо Инорэ…
— Любимец всего города, — пожал плечами Аоно. — Что тут еще скажешь?
— Откуда он родом?
— Сын актера. Отец умер несколько лет назад. Был довольно известен…
— Понятно.
— Он — золотая монета редкой чеканки. Доступная всем, у кого хватит власти, богатства или наглости захотеть ее.
— Да, я понимаю… Но мне бы хотелось знать больше.
С поклоном:
— Вы узнаете все.
Раз Высокий изъявил желание узнать все о мальчишке, Аоно решил заняться этим самолично. Больно уж любил он театр и не хотел перекладывать на других такое приятное поручение. Одевшись не пышно, чтобы не смутить хозяина театра, явился к нему с расспросами. Не отказался даже от угощения, с удовольствием прихлебывал горьковатый травяной настой, задавая бессмысленные вопросы о погоде, словно вел беседу с равным. И лишь потом, отставив чашечку, заговорил о том, ради чего пришел.
Рэита, никогда не бывший актером и унаследовавший театр от отца, охотно отвечал на вопросы.
— Ему нравится, когда его хвалят, когда им любуются — и при этом он не способен сказать «нет». Даже если прикажут прыгнуть в огонь, он это исполнит. Боюсь, он не различает, когда им восхищаются как талантом и когда ему причиняют боль, для Айхо все это — внимание.
— Понятно.
— Но у него доброе сердце. И это печально. Когда-нибудь он доиграется — он провоцирует самых распущенных делать все, что угодно. Этот мальчик долго не проживет… хотя его искренне любят многие.
Немного помолчал:
— Мне трудно его осуждать. Он — как надломленный стебель, вы понимаете, господин? Запах такого стебля острее -но он обречен.
Хозяин театра прошелся по комнате.
— У его брата был хороший голос, потрясающий талант подражания. Отец любил обоих, но сами братья не ладили. Айхо тянулся к старшему, а тот постоянно ставил преграды. А потом и вовсе бросил его… Он сказал — Айхо неподобающе вел себя в день похорон отца, это переполнило чашу. А мальчик был попросту не в себе. Если бы старший хотя бы прижал его покрепче и не отпускал — этого бы хватило. Но тот был поглощен своим горем… а после все высказал мальчику.
— Однако другие актеры заботились о нем все это время.
— Да, мы делали, что могли. Но чувство страшной вины проросло в нем. Он решил, что его жизнь ничего не стоит, а удел — развлекать… так думают многие актеры, но для Айхо нет ничего, помимо этого.
Рэита с шумом выдохнул воздух.
— Не подумайте ничего плохого. Я люблю этого мальчика, и он приносит мне огромный доход. Несмотря на это, я бы облегченно вздохнул, если бы его жизнь прервалась. Самое лучшее — если бы это произошло тогда же, когда отец его умер.
— Почему? — изумленно спросил Аоно.
— Ему было бы лучше.
— Но ведь он радуется жизни и радует город…
— У нас разные взгляды на радость.
— И он талантлив…
— Это серьезное возражение.
Вьюрок стремительно шагал по узкому коридору, на ходу стягивая расшитую зелеными драконами безрукавку. Он что-то сжимал в кулаке. Локтем нажав на ручку и отодвинув дверь, Вьюрок не вошел — ворвался в комнату, где Айхо приводил себя в порядок после спектакля.
Айхо не обернулся на звук. Легкими движениями он стирал грим. Грима было немного — в театрах онна никогда не рисовали маски вместо лиц, а уж Айхо сама судьба не велела прятать лицо.
— Айхо! — Вьюрок присел рядом, отбросив безрукавку в угол.
— Да? — откликнулся тот.
— Я нашел у тебя это, — актер показал флакон из полупрозрачного зеленого камня. — Это смесь травы киура и черного корня, так?
— С чего ты взял?
— Брось. Цвет и запах…
— Тогда не стану спорить, — он с улыбкой вскинул глаза. — Не бойся, Вьюрок, я не пью это перед тем, как выйти на сцену, — юноша вновь улыбнулся светло и радостно.
— Зачем тебе эта дрянь?
— От нее видишь приятные сны наяву.
— Тебе-то зачем?
— Перестань. Я дарю людям то, что киура и черный корень дарят мне.
— Не получишь обратно.
Айхо улыбнулся, протянул открытую ладонь:
— Да брось, Вьюрок. Я знаю, где взять еще.
— Будь ты бездарностью, я плюнул бы и сказал — делай, что хочешь. Но мы — актеры театра онна, лучшего в округе. Да на всем Севере!
— И что же?
— Мы — не бабочки-однодневки! У нас есть будущее!