Песня цветов аконита
Шрифт:
— Не знаю. Я тебе говорил — уходи. Ты же девушка, хоть и отличная лучница.
— А, прекрати. Я всех своих потеряла. Я счастья хочу, Муравей. Но пока нет его. Если поманит — уйду.
Она пальцем оттянула тетиву, отпустила.
— Вот так.
— Тобой, Аюрин, лес поджечь можно. Если брат твой пропавший на тебя был похож — он вряд ли погиб.
Столица
Голос тягучий, ленивый. Военачальник, генерал Ихатта, всегда говорит так. Но действует
— Мы закрыли проходы — но они успели провести один отряд через ущелье. И теперь соединятся с повстанцами. Это будет длительная война и с большими потерями — сууру умеют воевать, а мятежники знают родные леса и горы. Гонец прискакал час назад…
— Где они сейчас?
— У скал на юге Хэнэ. Уничтожить отряд невозможно — сууру заняли выгодную позицию. Мы положим вчетверо больше людей, и все равно часть их упустим. Но если не ударим сейчас, они уйдут — мятежники покажут тайные тропы.
Прерывистый вздох из-за решетки, словно человека посетила не просто мысль — озарение. Повернулся, увидел большущие глаза на застывшем вмиг лице, — только губы шевельнулись.
— Что-то хочешь сказать?
Он судорожно кивнул, пальцы стиснули кисть — вот-вот сломают.
— Иди сюда.
Отчаянно мотнул головой — негоже появляться перед всеми на совете. Юкиро досадливо и заинтересованно произнес:
— Хорошо. Слушаю.
Йири стремительно встал. Тонкая кисточка все-таки хрустнула в пальцах. Он этого не заметил — выпрямился, напряженный стоял, кажется, даже дышать забыл. Голос зазвучал почти глухо — а потом вдруг зазвенел негромким бубенчиком. Непривычно взволнованно…
— В тех краях в последний месяц были дожди?
— Отвечай, — велел Солнечный.
С видимой неохотой генерал отозвался, не глядя на решетку:
— Нет. Стоит сушь. Но это касается лишь земледельцев, я полагаю. Или, может быть, вы сумеете дать совет тем, кто посвятил жизнь военному делу?
Повелитель чуть усмехнулся. Ихатта не заметил того, а Хисорэ глянул на повелителя — и остро — на ажурную перегородку. Теперь он всерьез ждал ответа.
— Я не знаю военного дела. Но я знаю те края.
— И что же?
— Они стоят сейчас у скал Су-Ми. Там высохшие болота, горящая земля. Если послать отряд мимо скал, сууру и прочие не выдержат, двинутся следом, чтобы ударить в спину — ведь они ничего не теряют. Вряд ли они догадаются… что кто-то может остаться сзади и устроить низовой пожар. Пламя не пройдет дальше южных отрогов, там одни камни и глина, а с другой стороны — небольшая река, не пройдет тоже. Это время года — лучшее для такого пожара.
— А тот отряд? Люди погибнут.
— Разве у вас нет плохих солдат, которых не жалко? А для воина — честь погибнуть на благо страны, не так ли?
— Иди сюда, Йири, — сказал Юкиро очень сухо и с тем очень мягко. Тот выступил из-за перегородки, опустился на колено, коснулся циновки. Потом поднял голову, не вставая, посмотрел на повелителя.
— Что скажешь, Ихатта? — голос Благословенного.
— Неплохо придумано, — медленно проговорил тот. — Если отправить гонца прямо сейчас… Но он предложил то, что обрекает воинов, пусть и не лучших, на смерть. Чем он ответит в случае неудачи?
— Ответит, — так же непонятно произнес Благословенный. И обратился к Йири, который не смел подняться:
— Больше тебе нечего добавить?
— Нет, мой господин.
— Хорошо. Ты свободен.
«Но…» — он только взгляд бросил на перегородку, где оставалась незаконченная запись. Плавный неглубокий поклон — и он исчезает за дверью. Створка беззвучно возвращается на место.
Хисорэ смотрит на Благословенного. Но лицо у того неподвижно и в тени, как обыкновенно.
Он вернулся к себе. Шел не быстрее, чем ползет полудохлая хиэ, змея. Рука судорожно, рывками, скользила по стенам, перилам — шел, словно слепой. Оказавшись в собственных покоях, отпустил слуг, присел возле столика, положил руки на темную инкрустированную поверхность. Голову на руки уронил. Дернулся, как от укола шпилькой или ножом.
…Один, на всякий случай стоявший за дверью, расслышал рыдания — сначала не понял, что это. Сухие звуки, больше похожие на заглушаемый крик — он рвался наружу, и внутри, кажется, разрывал все. Вот тут слуге стало страшно.
Наверное, так кровь рвется наружу; только постороннему кажется — слезы. Когда на плечо легла чья-то рука, повернулся резко и, не разбирая, качнулся к подошедшему, потому что больше не мог это выносить.
Ёши расстегнул заколку — волосы Йири, длиной до середины спины, рассыпались крупными прядями. Он все еще не поднимал лица, но слезы кончились, дыхание стало ровнее — только время от времени еще вздрагивал. Ёши держал его руки в своих, не спрашивая ни о чем. Был уверен — раньше тот не мог говорить, а теперь просто не скажет. Как только обрел хоть какую-то власть над собой — не скажет.
В комнате казалось неуютно, словно кто увел за собой все тепло. И золото украшений тусклым было, холодным, болезненным. Только Ёши выглядел настоящим, комната эта не подходила ему, как не подходят клочки паутины на крыльях сильному, разорвавшему ее шершню.
— За мной прибежал один из твоих. Ты его напугал. Кажется, бедняга решил, что снова…
Йири вздохнул прерывисто.
— Нет…
— Поднимайся.
— Зачем? — голос все еще плавал.
— Не дело тебе одному сидеть… в этой клетке. Сегодня я забираю тебя с собой. Найду чем занять. И с Аташи поговоришь, все больше толку.