Песня цветов аконита
Шрифт:
Он склонился перед Аину. Она даже не кивнула в ответ, села на белую скамью. Спросила без предисловий:
— Не слишком ли ты высоко взлетел?
— Вы не совсем верно понимаете суть, госпожа Аину, — голос был тихим и мелодичным. — Я — только то, что есть. И взлететь не могу.
— Ты осмеливаешься говорить? — она сдвинула брови.
— Разве не за этим я здесь? Если вы просто хотели указать мне мое место, достаточно было пары строчек в письме.
— Если отец увидит ответ, который ты посмел мне прислать, ты думаешь, как он поступит?
— Госпожа моя,
Хали подалась вперед, лицо ее порозовело — единственный признак гнева.
— Отвечаешь вопросами на вопросы? Знаешь, почему ты поднялся так высоко?
— Думаю, что знаю.
— Прекрасно. Осилишь ли паутину дворца в попытке сплести свою нить?
— Мне это не нужно. Я всего лишь говорю то, что думаю, сейчас и при вашем отце.
— Ты чист, как горный ручей, — насмешливо сказала Хали. — И не знаешь, какие выбрать слова, чтобы они были услышаны?
— Теперь знаю. Раз уж меня поставили высоко, у меня нет желания падать. — Йири посмотрел на нее, потом отвел взгляд. — Госпожа моя, вы родились во дворце. Я попал сюда не по собственной воле. У меня было только одно право — развлекать высших и прислуживать им. А потом мне подарили право жить. Неужели я не могу даже этого?
— Пока еще можешь.
— У меня нет выбора, госпожа. Мне никто не позволит покинуть дворец — только мертвым.
— Тогда молчи и не пытайся стать выше, чем тебя поместили.
— Поздно. Меня спрашивают — и я отвечаю. Поздно делать вид, что я не умею думать.
Хали смотрела хмуро. Совсем не так она представляла этот разговор.
—Ты можешь оставить Островок. Тебя не найдут. Я тебе обещаю.
— Только если получу приказ от другого.
— Или если расстанешься с этим миром. Вероятно и то, и другое, однако… ты можешь выбрать. Пока еще сам.
— Вы знаете ответ, госпожа. — Йири чуть склонил голову.
— В смелости тебе не откажешь, — задумчиво произнесла Хали. — Так говорить со мной… Довольно.
Она поднялась и чуть более резко, чем прочие женщины Островка, устремилась прочь. Кайсин, пытаясь приноровиться к ее походке, последовала за Хали.
А он опустился на белую скамью и долго слушал говор фонтанчика.
— Что с тобой?
— Все хорошо, мой господин.
— Я же знаю тебя. Что тебя беспокоит?
— Поверьте, все хорошо.
— Ты отводишь глаза. Не поздно ли учиться лжи?
— Простите. Мне нечего сказать.
— Упрямое существо! Я могу предположить одно… в свете одного разговора. Моя дочь?
Все-таки он молчал. И это было ответом.
— О чем же шла речь?
— Вряд ли это стоит вашего внимания.
— А вот это предоставь решать мне. Я знаю Хали.
— Я и так сказал слишком много.
— Не надо пытаться идти против моей воли. Ты боишься ее?
— Вашу дочь стоит бояться по-настоящему. Потому что все, что она может потерять, она совсем не ценит.
— И это ответ?
— Да.
— А если она вернется в Дом-на-реке?
— И что это изменит?
«Вот до чего дошло» — ясно читалось на сухом лице Юкиро.
— Она — ваша дочь.
Новое прозвучало в голосе.
— Ты… жалеешь ее?..
Ялен сгорала в незримом жадном огне. Огне, пища которого — уязвленная гордость. Месть — не только для мужчин. Она жизнью готова была рискнуть ради мести, но и мысли не допускала, что может сама пострадать. Только не Ялен. Она — слишком красива, она — лучше всех. Таких любит судьба и балует. Разве не свидетельство этому — вся ее жизнь?
На Островке Ялен не знала никого, кто мог бы выполнить ее просьбу. Правдами и неправдами отпросилась она в кварталы Аэси, где выросла. Завернувшись в темную шерстяную накидку, с волосами, заплетенными в косы на манер деревенских девушек, если она и бросалась в глаза, так нарочитой простотою своей. Только туфельки посверкивали золотым шитьем. Походка, летящая и с тем вкрадчивая, кошачья, выдавала танцовщицу, что не было редкостью здесь. Возле узенького канала отыскала домик старухи — он выглядел совсем неприметным, не знающий дороги не нашел бы с первого раза — попросту не остановился бы взгляд. Хозяйка, крошечная, седая, с проворными пальцами, знала много скрытого от обычных людей. Все обитатели Алых кварталов были наслышаны о ней.
Жалея, что нельзя явиться сюда в носилках и пришлось пачкать в пыли новые туфельки, Ялен приблизилась к калитке и постучала условным, памятным с детства стуком. Дверь отворилась, и высунулась седая голова.
— Ну, проходи!
«Как она бедно живет», — подивилась Ялен, очутившись в полутемной маленькой комнатке. Память играла с ней шутки — то, что ранее представлялось дорогим и важным, оказывалось куда менее приятным и значимым. Хозяйка — в полосатой одежде, ростом с восьмилетнюю девочку, неодобрительно смерила девушку взглядом. Ялен помнила ее разборчивость и суровый нрав. Да и старуха, похоже, признала Ялен — таких не забывают, особенно если те под боком росли.
— Откуда явилась?
— Оттуда, куда тебе ходу нет! — грубовато ответила Ялен и смешалась — такими словами она ничего не добьется.
— Однако ж прибежала сюда — видно, не нашлось никого, кому можно довериться?
— Никого, — Ялен стала кроткой и ласковой, насмешив тем старуху.
— Не подлизывайся, не кошка! Чего тебе надо?
— Немногого. Чтобы человек потерял голову от меня… ненадолго. Я не прошу привязать его ко мне навсегда.
— Ты настолько влюбилась, что тебе довольно и краткого мига?
— Я не люблю его.
— Тогда мимолетная привязанность бессмысленна. Это шалость, а не серьезное дело.
— Серьезное. Если узнают, что он без ума от меня… если увидят…
— Он высокого рода?
— Нет… да… он стоит высоко, хоть сам из низов.
—Ты надеешься получить выгоду? Или это что-то другое — месть, например?
— Пожалуй, все сразу, — поджав губы, Ялен побарабанила пальцами по стене. На пальцах вспыхнули самоцветы. — Ты дашь мне такое зелье?
— Скажи мне, кто он.