Песня кукушки
Шрифт:
— Это деревня, — ответила Не-Трисс, не в состоянии скрыть изумление в голосе.
— Но мы же под мостом, не так ли? — пробурчала Пен. — Откуда под мостом отца взялась деревня? Он знает об этом?
На удивление хороший вопрос.
— Без понятия, — отозвалась Не-Трисс. — Хотела бы я знать.
В горе из домиков что-то шевелилось. Это были не единичные вспышки активности, привлекающие глаз, а постоянное слабое движение, как в муравейнике или как порой плывет горячий воздух в жаркий день. Там и здесь лениво хлопали флаги, словно хвосты лошадей, отмахивающихся от слепней. Очертания крыш менялись, словно по ним суетливо бегал кто-то маленький и еле заметный. В окна выглядывали лица. Не-Трисс не замечала,
— Мне кажется, тут есть люди и они смотрят на нас, — прошипела Пен. — Кто они?
Не-Трисс вспомнила, что плененная женщина-птица говорила об Архитекторе. «Из всех запредельников в этих краях он самый могущественный и опасный». В коттедже мистер Грейс произнес то же самое слово, предлагая бросить ее в камин. «Единственный способ показать запредельникам, что мы серьезно относимся к делу». Он считал, что Не-Трисс — дитя запредельников или созданная ими кукла. И если ее сделал Сорокопут, наверное, он тоже запредельник.
— Запредельники. — Она с трудом выдавила из себя это слово.
— Что это значит? — спросила Пен.
Не-Трисс пожала плечами, пытаясь сохранять спокойствие, хотя ее сердце колотилось как безумное.
— Думаю, сейчас узнаем.
Голос ветра изменился, он словно покрылся рябью, и в нем послышалась музыка. Не-Трисс кожей чувствовала, какая музыка будет звучать, но эти звуки все равно ее удивили. Она поняла, что ожидала услышать классические инструменты — трубы, флейты, скрипки, барабаны. Но раздались дерзкие переливы саксофона и пронзительные звуки кларнета. Не-Трисс уже слышала джаз в тщательно начищенных туфлях и джаз в заляпанных грязью ботинках. Это тоже был джаз, но босыми ногами по траве и с широко распахнутыми от радости глазами, с мелодией такой же неровной, как порывы ветра, и текучей, как ивовые ветви. Нечеловеческая музыка, она это определила с первой ноты. Более настоящая, чистая, хаотичная… а еще холодная. Человеческий джаз — неуклюжая имитация этой музыки, но в нем есть кровь, дыхание и тепло. Мелодия взывала к ней, но она знала, что не может ответить. Ее ноги покалывало, но если она приподнимет ступню хоть на дюйм, она пустится в пляс и не сможет остановиться. «Не обращай внимания на играющую музыку», — сказала ей женщина-птица.
— Не слушай музыку! — прошептала она. — Не танцуй!
Несмотря на собственную решимость, она ускорила шаги, стараясь попасть в ритм музыки. Рядом с ней Пен тоже пошла быстрее, и вскоре они уже неслись по дороге. И вдруг они перестали приближаться к деревне, оказавшись в самом ее центре, и у Не-Трисс возникло странное чувство, как будто они находятся тут уже какое-то время.
Какой-то мужчина низко поклонился им, словно благодаря за танец. Не-Трисс лишь мельком заметила его лицо, когда он выпрямился. Его длинный вытянутый нос и выступающий подбородок соединялись и сливались, словно ручка чашки. Потом он отошел в сторону, растворяясь в толпе, жизнерадостно шумевшей, но расплывавшейся перед ее глазами, когда она пыталась сфокусировать взгляд. Людской поток разделялся на две реки, обтекая девочек и явно не обращая на них особого внимания. Не-Трисс почувствовала, как ее решительность тает, растворяясь в смятении и неуверенности ребенка, потерявшего родителей посреди чужого города.
Здравый смысл твердил ей, что она находится на обычной улице, вымытой дождем и блестевшей в лучах солнца. Но острый взгляд подмечал неправильности: отдельные капли выбивали ямки в поверхности лужиц и снова улетали вверх, подчиняясь неумолимой гравитации. Ее ослепляли блестящие витрины магазинов и любезные красногубые улыбки безупречно одетых продавщиц. Но не настолько, чтобы она не видела странностей их товаров. Золотые часы, сделанные из кремня, серебра и стекла, — их крошечные стрелки шли в обратном направлении.
— Посмотри! — Пен бросилась к витрине ближайшего магазина, чуть не сбив Не-Трисс с ног.
Секунду назад Не-Трисс могла бы поклясться, что это скобяная лавка. Теперь же в витрине магазина виднелись слоеные пирожные, клубничные слойки и блестящие пудинги, услужливо расставленные среди огромных, сделанных из мороженого спящих лебедей и девушек в пышных юбках, украшенных сверкающими цукатами. За ними стояли коробки с блестящими разноцветными сладостями: леденцами, фруктовыми конфетками, карамельками, самыми разными видами лакричных конфет и пухлыми фигурками желе. Были и другие сладости, незнакомые: крошечные серебристые яйца, камешки, испещренные мятными точками, и что-то вроде светло-желтой клубники с черными листьями.
— Посмотри, — снова повторила Пен с благоговейным восторгом, округлив глаза. — Трисс, у тебя есть деньги?
— Нет, и у нас нет времени на покупки. — Не-Трисс готова была прибить себя за то, что взяла с собой легко отвлекающуюся Пен. И то, что сестра в забывчивости снова назвала ее Трисс, тоже не внушало уверенности.
— Я правда голодна, — упрямо заявила Пен, сопротивляясь попыткам Не-Трисс увести ее. — Я могу войти… а ты их отвлечешь. Притворись, что ты больна, или…
— Нет! — прошипела шокированная Не-Трисс. — Я не стану помогать тебе воровать конфеты! — Она бросила взгляд за плечо, желая убедиться, что их никто не подслушивает. — Пен… здесь все не так, как у нас. Если тебя поймают на воровстве, никто не станет вызывать полицию или звонить родителям. Они… — Она помолчала, доверяя своим инстинктам, но не фактам. — Они съедят тебя!
— Не глупи, — пробурчала Пен, но семена сомнения были уже посеяны.
Секунду спустя она отпрянула от витрины с блестящими от страха глазами. Не-Трисс снова посмотрела в окно магазина и краем глаза уловила какое-то движение. Карамель в одной из огромных коробок шевелилась, а обертка из фольги поблескивала, как панцирь жука. С покрасневшим лицом Пен дала увести себя от магазина с конфетами.
— Где мы? — спросила Пен. — Что это за место? Что с ним не так?
— Я не думаю, что хоть что-то из этого настоящее, — прошептала Не-Трисс. — Или, может быть, настоящее, но на самом деле выглядит иначе. Я думаю, что здесь все и вся… странные и опасные. Как Архитектор. Как киноэкран, который пытался тебя проглотить. И как я. Надо спешить…
Не успела она договорить, как Пен вырвала руку и бросилась прочь. Когда Не-Трисс догнала ее, сестра стояла, наклонившись, и рассматривала, как два мальчика играют в кости на земле. Когда кубики упали на землю, Не-Трисс заметила, что на их сторонах не точки, а вырезанные лица с открытыми ртами, словно пытающимися что-то прокричать.
— Не смей! — Не-Трисс поймала Пен за руку в тот момент, когда та потянулась за костями. — Помнишь экран?
Но внимание Пен уже переключилось, и она устремилась дальше. Не-Трисс оставалось только идти за ней и не позволять ей тянуть за веревки, срывать персики с железных деревьев, заглядывать в бочки с соленой водой и баламутить воду, чтобы ярко-голубая рыба в бочке подпрыгивала и мерцала.
Каждый раз, когда Пен отвлекалась, Не-Трисс чувствовала, как постепенно в ней усиливается паника. Она всей кровью ощущала, что они с Пен — караси в пруду со щуками и что каждая неосторожная мысль и действие ее маленькой спутницы привлекают ухмыляющихся хищников. Вскоре они сбросят дружелюбные маски… «Но нас же заметили с самого начала, — осознала она. — Все это — ложь и игра. Люди вокруг нас — они только притворяются, будто занимаются своими делами. На самом деле они наблюдают за нами. Все до единого». Что сказала женщина-птица о том, как уцелеть в Подбрюшье? «Не обращай внимания на играющую музыку. И что бы ни происходило, помни, зачем ты пришла».