Песня моряка
Шрифт:
Когда она добралась до водонапорной башни, туман рассеялся и плотный покров туч начал расползаться длинными черными клочьями. Полная луна то появлялась, то исчезала, освещая деревья ярко-голубым светом. В этом мерцающем свете голые пустоши, образовавшиеся там, где еще недавно высились горы мусора, производили ошарашивающее впечатление — выскобленная земля представляла из себя еще более страшное зрелище, чем завалы гниющих отбросов. Дым поднимался от тлеющих углей, и голодные свиньи разбегались в разные стороны от света фар. Свет в трейлере не горел. Ну и ладно. Но прежде чем Алиса
Он стоял на верхней ступеньке в своем махровом халате, и в голубом лунном свете было видно, что от него идет пар.
— Айк Соллес! — рявкнула Алиса. — Мне сказали, что тебе одиноко, вот я и решила привезти тебе товарища. Ты спал?
— Алиса? Не совсем. Только что вылез из душа. Я уж думал, ночные визиты закончились…
— Не совсем, — повторила Алиса. — Но я ненадолго. Можно войти?
— Конечно. — Он пошире распахнул дверь и включил свет. Увидев, что у нее в руках, Айк не смог сдержать улыбки. — Так кого ты мне прочишь в товарищи — щенка или портвейн?
— Сам выбирай, — ответила Алиса, протягивая ему и то, и другое. Бутылка была почти пуста, а щенок проснулся и пытался вывернуться. Алиса постаралась прижать его к себе, но тот удвоил силы, царапая ее по груди.
— Пожалуй, я возьму щенка, — тихо сказал Айк, — пока он тебя не раздел.
— Я звала ее Никчемкой. — Она снова завернулась в полы фланелевой рубашки. — Но ты можешь дать ей другое имя.
— Никчемка — годится.
— А почему мы разговариваем шепотом?
— Потому что так уж получилось, что кое-кто мне уже составил компанию. Там в койке у Грира Луиза Луп. Или я должен называть ее Луиза Левертова?
— Как тебе больше нравится, — ответила Алиса. И в ее голосе прозвучал явный холодок.
— Я нашел ее блуждающей во тьме около часа назад, — поспешил объяснить Айк, — у нее был такой вид, словно за ней гонится чудище. И она говорила, что ее специально оставили здесь на заклание…
— Да? — Алиса во все глаза смотрела на Айка. — Бедняжка Лулу. Эти голливудские парикмахерши со своими прическами, наверное, вытравили из нее последние мозги. Кто ее оставил?
— Насколько я понял, ее муж. Твой замечательный сын. И она была совершенно не в себе.
Алиса подняла бутылку и поднесла горлышко к плотно сжатым губам.
— Боже милостивый, Алиса! Если ты действительно собираешься пить это дерьмо, давай я хоть чем-нибудь его разбавлю. И приготовлю какую-нибудь закуску. Садись, я сейчас.
И Айк на цыпочках скрылся из вида в противоположном конце овальной обители. Алиса осталась стоять, прислонившись бедром к столику с пластмассовой поверхностью. Она чувствовала, как у нее все бурлит под фланелью. Прикуси свой язык, — уговаривала она себя, — он пытается оказать тебе любезность, поухаживать за тобой. Неужто? Правда? А что тогда имелось в виду под «замечательным сыном»? А эта витиеватая речь на собрании — к чему он клонил, если задуматься?
Исаак вернулся с круглой деревянной доской, на которой стояли стаканы, Перье, крекеры и головка швейцарского сыра. Впрочем он тоже не сделал ни малейшего движения, чтобы сесть. Он поставил импровизированный поднос на стол и принялся делать коктейль. Газированная вода несколько скрасила портвейн. Айк раскрыл раскладной нож и принялся нарезать сыр.
— Надеюсь, ты его мыл после того, как вскрывал им последнюю рыбу?
Айк понюхал лезвие.
— Рыбьи потроха легко смываются. А вот мозоли и бурситы иногда оставляют запах.
Это не вызвало улыбки у Алисы, и Айк снова вернулся к сыру. Алиса снова попыталась урезонить себя, но внутри у нее все так и закипало. Ах, он считает, что проявляет сочувствие и любезность. Закуски и минеральная вода из Франции. Но мы еще посмотрим…
— Ладно, Соллес, я думаю, пора раскрыть карты. На что ты намекал, говоря о моем «замечательном сыне»? Хватит ходить вокруг да около…
Айк закончил накладывать сыр на крекеры и воткнул нож в доску. Потом разлил остатки портвейна в два пластиковых стакана и наполнил их доверху минеральной водой. Затем он сделал шаг назад и прислонился к стене напротив Алисы.
— Просто Лулу считает, что он пытается ее убить. Она говорит, что они накачали ее депрессантами и оставили одну в доме, открыв настежь все двери.
— Зачем?
— Чтобы ее задрали медведи. Или свиньи. Но ее вытошнило, и она более или менее пришла в себя.
— Идиот, я спрашиваю, зачем это вообще нужно?
— Ну во-первых, чтобы получить ее собственность…
— Собственность? Я тебя умоляю! Послушай, Лулу оставили одну, чтобы она просохла и немного пришла в себя. Уже всем в городе известно, что с ней творится. Она же совершенно распустилась. Лотрек, знаешь? «Распущенные женщины»? — и она продолжила, так и не дождавшись ответа от Айка. — Кому это могло понадобиться? Лулу — это единственная надежда для Ника зацапать земли папаши Лупа. Старый Омар терпеть его не может, точно так же, как и ты. Если Лулу умрет, прощай ублюдок-зять.
Перед тем как ответить, Айк, нахмурившись, долго смотрел на поднимавшиеся пузырьки в стакане.
— Старый Омар уже убит, Алиса, — наконец прошептал он настолько тихо, что Алиса едва расслышала. — Мы с Гриром сегодня выловили его сетью.
— Утонул?
— Да, утонул.
— Тогда с какого перепугу ты заявляешь, что его убили? Омар никогда не был хорошим моряком, а это старое корыто, на котором он плавал, вообще было крайне ненадежным.
— Он был завернут в полиэтилен, Алиса, а к его члену был привязан шар из боулинга.
— Но у Лулу ведь есть еще братья, которые являются правонаследниками.
Айк покачал головой.
— Не думаю. С тех пор как они несколько недель назад уплыли по какому-то странному поручению, полученному на «Чернобурке», от них не было ни слуху ни духу. Думаю, с этими наследниками тоже все уже покончено.
— Послушай, Соллес… по-моему, у тебя мозги плывут не меньше, чем у Лулу. — Голос ее стал тише и мягче, хотя глаза по-прежнему сверкали безумным блеском, жестким, как обсидиан. Он что, не слышит? Не видит? Он что, не замечает, как ее рука ставит пустой стакан рядом с доской?