Песня моряка
Шрифт:
Однако единственным ответом ему было завывание ветра. И Айк снова растянулся под сиденьем. Если не считать мучительной жажды, в остальном он чувствовал себя вполне комфортно. Днище лодки высохло, как и его одежда. Каждые несколько минут он чуть шевелил ногой, чтобы удерживать катер кормой к ветру. Если направление не изменилось, он должен был двигаться к берегу, хотя, скорее всего, и мимо косы бухты. Тут уж ничего не поделаешь. Пытаться выгрести против такого ветра, да еще кормой вперед, было бы пустой тратой топлива. Так что оставалось надеяться лишь на появление луны или на то, что ему удастся продержаться до наступления утра.
Где-то перед самым рассветом он услышал холостые обороты двигателя и, стащив с лица шапку, быстро отвинтил синий проводок. Двигатель
Когда небо окрасилось бледно-голубым светом, Айк ослабил завязки парки и стащил с лица заледеневшую шапку. Оглядевшись, он понял, что вокруг мало что изменилось — ветер по-прежнему обстреливал воду неослабевающими залпами града. Двигатель продолжал урчать, толкая лодку кормой вперед. Со всех четырех сторон взгляду представала одна и та же картина.
— Ладно, — сказал Айк, обращаясь к зарождавшемуся дню, — что дальше?
Он взглянул на часы. Они утверждали, что на дворе по-прежнему стоит вчерашний день, то есть теперь уже позавчерашний, минутная стрелка остановилась. И Айк подумал было о том, чтобы снять их и швырнуть ненужную вещь в морду ветру, чтобы дать тому понять, как обстоят дела. Однако он остановил себя, прикинув, что может наступить такой момент, когда они ему понадобятся для бартера или наживки. Хотя, конечно, для этого время должно было двинуться дальше. Он снова натянул на лицо шапку и лег, глядя сквозь кристаллические узоры на голубой-голубой рассвет.
Этот голубой рассвет и привел отца Прибылова в чувство, и он понял, что простоял на коленях всю ночь. Все туловище ниже пояса у него занемело, а голос охрип от непрерывного бормотания. Он расцепил благочестивый узел пальцев и ощупал свою голую ногу. Она была холодной, как лед, и мокрой. Вот тупой несчастный простак — надо было молиться всю ночь на холодном полу и ради чего?! Чтобы заработать занемевшие ноги, цистит и окончательно ослепнуть. Все вокруг было непристойно смазанным и размытым. «Scribe visum et explana eum super tabulas, ut percurrat, qui legeriteum — Запиши видение и начертай ясно на скрижалях, чтобы читающий легко мог прочитать». Не это ли Ты велел пророку Аввакуму, глава 2, стих 2? А как насчет старых полуслепых читающих, которые едва ползают, уже не говоря о том, чтобы бегать? Неужто они не заслуживают ясного начертания?
Мазки стали ярче, но не отчетливее. Отец Прибылов вытер руки о нижнюю рубашку. Он знал, что для этого нужно пользоваться полотенцем, но никогда не мог заставить себя это сделать. Он нагнулся, ухватился за холодную фарфоровую ножку кровати и после долгих мучительных усилий умудрился затащить себя на кровать. Его ноги лежали как пара мертвых угрей. Он подоткнул под себя стеганое одеяло, нашел на ощупь на ночном столике стакан с листерином и принялся пить. Выпив, сколько смог, он снова откинулся назад и устремил свой жалобный взор на заоконное сияние. «Вопит certamen certavi, fidem servavi — Я сражался и хранил веру, но если Ты полагаешь, что исполнилось предписанное, то Ты заблуждаешься. Я готов. Я пронзен в бедро, как Иаков, боровшийся с ангелом, но не отступил и именем Твоим клянусь: Ты заперт во мне, и, как Иаков, клянусь, я не отпущу Тебя, пока не отдашь мне благословенный ключ! Ты меня слышишь?»
Но голубая бесформенная дымка не желала ничего уступать. Отец Прибылов вздохнул. Не отводя взгляда от сияния, он снова нащупал стакан и допил остатки листерина.
Алиса притормозила у витрины бутика мисс
Айрис, чтобы через окно взглянуть на ее часы. Дюжина антикварных часов показывала разное время, но все были едины в мнении о том,
У распахнутой двери магазина Херки она увидела миссис Херб Том, которая сидела на пустом упаковочном ящике. Поверх жакета на маленькой востролицей женщине была надета огромная кобура, представлявшая собой гораздо более мощный символ власти, чем логотип «Чернобурки». — Эй, Алиса, сколько показывают твои часы? — поднимаясь, замахала она рукой.
— Без четверти двенадцать или что-то около, — откликнулась Алиса, притормаживая.
— Ты, наверное, к доктору Беку, да? — спросила миссис Херб, приближаясь в своих подкованных сапогах. — Думаю, нам всем не помешало бы услышать новости. — В ее грубоватом голосе сквозило ненасытное любопытство.
— Если будут какие-нибудь известия, я бы с радостью послушала. Даже самую распоследнюю ерунду.
Алиса заверила ее, что непременно сообщит все, что удастся узнать, и, покачивая головой, двинулась дальше. Любую ерунду — ну надо же. Все отчаянно пытались сохранить связь с внешним миром и выяснить точное время. Конечно, время — это такая игра, к которой привыкаешь, но похоже, за отсутствием точных временных сигналов по Гринвичу она подошла к концу. После того как пронесся этот голубой ураган, все кварцевые счетчики времени внезапно остановились, чтобы больше уже не ходить никогда. Единственное, что осталось, это старые механические часы с заводом типа тех, что висели в витрине мисс Айрис. Их можно было завести снова, когда завод кончится, вот только как подводить стрелки — это оставалось загадкой. Хотя какое это имело значение, если время кончилось? Наверное, ровно такое же, как обрывочные сообщения Радиста. Похоже, вскоре и сигналы времени, и ток-шоу должны были безнадежно устареть здесь, в Квинаке, на краю света — перспектива столь же вдохновляющая, как и повергающая в ужас. Или как заметила утром их дельфийская пророчица эскимоска, поглощая последнюю банку диетической пепси-колы: «Отныне все будет катиться под горку».
Когда двигатель наконец затих, Айк заметил, что ветру, кажется, тоже стало недоставать топлива. Свист и завывания стали ослабевать, а размеры градин существенно уменьшились. Однако сухость во рту его мучила больше чем прежде.
Никогда в жизни он еще так не страдал от жажды. Язык во рту шевелился, как сушеная селедка. Он снова порылся в мешке Грира и выудил оттуда черную ямайскую зубную пасту с ароматом рома. На вкус она могла быть хоть зеленой мятой — он все равно уже ничего не различал, зато она слегка смягчила его потрескавшиеся губы и вызвала некоторое слюноотделение.
Айк бросил якорь, чтобы катер перестало вертеть на месте. Да, несомненно, ветер начал спадать, хотя волна оставалась по-прежнему высокой. Это был тот же разрозненный рисунок ряби, как в бухте, только амплитуда здесь была гораздо больше. Ярко-синие гребешки вздымались теперь на десять-пятнадцать футов над темными провалами, однако, казалось, волны не перекатывались, а просто прыгали вверх-вниз. Ни бурунов, ни глубоководных волн видно не было. И температура тоже явно начала повышаться. Ну что ж, — приободрил себя Айк, — все не так уж плохо. Тут-то он и увидел Кальмара. Томми Тугиак Старший обнаружил тело, когда отпер кладовку, чтобы проверить, нет ли там среди призов бинго батареек для фонариков. Они тут же взлетели в цене, как только народ сообразил, что электричества больше не будет. И Томми решил, что совершенно незачем делиться этими сокровищами с лупоглазыми.