Песня Обманщика
Шрифт:
— Полагаю, мне следует отнести вас обратно в деревню, — сказал я, поднося кувшин к губам.
Фалур устало рассмеялся.
— Лучше бы ты этого не делал.
— Неужели там так плохо?
— Нет. — Он медленно покачал головой, и его темные волосы коснулись моих бедер. — Но в деревне меня ненавидят.
— Я не могу себе представить, чтобы кто-то ненавидел тебя.
Фалур ухмыльнулся мне. Его щеки пылали, а глаза блестели. В тот вечер он выпил довольно много меда.
— Я уже рассказывал тебе, что заснул на прошлой неделе у наковальни? Я
Мысль о том, что Фалур засыпает у своей наковальни, заставила меня усмехнуться.
— Неужели?
Он потер ладонями глаза.
— Им просто нужны гвозди. Гвозди, гвозди, гвозди.
— Значит, ты не любитель гвоздей?
— Тьфу. Я их ненавижу. Локи, в гвоздях нет никакого изящества. Ни капли художественности. Ты же понимаешь.
— Я? — Моя улыбка стала еще шире. Я смотрел на него сверху вниз, на его красивое, сильное, мускулистое тело, и думал, как неожиданно для такого человека, как он, иметь творческую натуру.
Фалур встретился со мной взглядом в тусклом мерцании оставшихся свечей.
— Ну конечно же, понимаешь. Только не говори мне, что по случайности камни так выложены над окном.
Мы оба повернулись к окну. Да, я намеренно так выложил эти камни. Большое окно было обрамлено маленькими темными камнями, которые, казалось, текли вверх, заполняя щели между большими, более светлыми камнями, словно танцующие завитки пламени. По началу это получилось случайно, когда я поместил несколько линий камня, которые оказались одновременно темными и подходящего размера, но, когда я увидел узор, я сделал его сознательным дизайном.
— Ты заметил. — Мой голос был мягким. Смертные в Мидгарде не славились наблюдательностью.
Фалур откинулся на матрас и закрыл глаза.
— Ты просто не привык к людям, которые обращают на тебя внимание, — сказал он.
Через мгновение он уже спал, и свет нового дня мягко струился в окно, танцуя на лицах моих любовников. Я мог бы привести их обратно в деревню, но они казались такими мирными под навесом нашей хижины. Пусть жители деревни думают, что они проснулись рано, сказал я себе, наблюдая, как наполняется мой кувшин. Пусть жители деревни думают, что они пошли на прогулку, чтобы встретить рассвет.
Я мог бы создать в деревне иллюзию, что они все еще там, что их тела занимают свое место на спальных скамьях в длинном доме. Но мне это и в голову не пришло.
Я мог бы провести это утро, делая гвозди для Фалура, в тысячу раз быстрее, чем простой смертный кузнец. Я мог бы создать иллюзию, чтобы выковать гвозди, и тогда жители деревни подумали бы, что Фалур день и ночь трудится в своей наковальне, хотя на самом деле он был со мной, его губы, язык и твердое мускулистое тело были заняты чем-то другим.
Оглядываясь назад, я понимаю, что многое мог бы сделать иначе.
За моей дверью раздался резкий стук, и я подпрыгнул. Я дремал, Аня свернулась калачиком рядом со мной, а волосы Фалура рассыпались по моим коленям. Кувшин с медом в руке накренилась,
Я мгновенно встал с постели, оставив для головы Фалура волшебную подушку, чтобы не разбудить его. Крепко сжимая свои иллюзии, я потянул себя через эфир, чтобы избавить моих любовников от дискомфорта открытой двери. И чтобы тот, кто был снаружи, не увидел моих спутников в постели.
За дверью на камнях сидел большой черный ворон. Он склонил голову набок и смерил меня ледяным взглядом.
— Хугин? — спросил я.
— Локи, — прохрипела птица ржавым голосом. — Один хочет видеть тебя.
— Ты теперь мальчик на побегушках?
Хугин отпрыгнул от меня.
— Пошел ты. Тебя ждут в Асгарде.
— Зачем? — спросил я, но Хугин уже расправил крылья, собираясь улететь.
Я бросил взгляд на хижину позади. Хотя я не хотел уходить, не предупредив Аню и Фалура, я также не хотел раскрывать, насколько ценным было для меня содержимое этой хижины. Пусть Один и остальные думают, что мне просто нравятся зимы в Мидгарде.
Пообещав себе, что объясню ситуацию Ане и Фалуру, когда вернусь, я потянулся через эфир к Вал-Холлу. Магия оказалась немного более утонченной, чем я ожидал, и у меня было достаточно времени, чтобы пожалеть обо всем меде, который мы с Фалуром разделили, прежде чем в центре внимания оказались грубо обтесанные стены зала Совета Вал-Холла.
Мои глаза привыкли вовремя, чтобы увидеть неодобрительный взгляд Одина.
— Опять напился, — проворчал он, нахмурившись.
— Да ладно, я почти не пью, — сказал я, заставляя себя выпрямиться. Я с болью осознал, что, возможно, покачнулся.
Дверь позади меня открылась, и я был избавлен от дальнейших неловких разговоров, когда вошел сын Одина, Бальдр, как всегда улыбающийся, и явно не пьяный. Его называли Бальдр Прекрасный, и он был самым искусным переговорщиком в Асгарде. Я задумался, какой же беспорядок мы собираемся разгрести, когда дверь снова распахнулась.
Вошла Фрейя, на ее прекрасном лице застыла сердитая гримаса. Ее темные волосы были растрепаны, глаза блестели, а в воздухе висел тяжелый запах секса. Я деликатно шмыгнул носом, гадая, смогу ли я сказать, с кем она трахалась, но это оказалось невозможно. Фрейя посмотрела на меня так, словно точно знала, что я делаю. Очевидно, меня еще не простили за то, что я оставил ее неудовлетворенной, пока лелеял свое разбитое сердце из-за брака Ани.
В то время как Бальдр был искусным переговорщиком, позволяя другой стороне считать, что они заключили грандиозную сделку, даже если они поклялись отдать свои души, эмоции Фрейи всегда были слишком близки к поверхности, чтобы она могла быть эффективным дипломатом. Но она была пугающе красива и, без сомнения, лучшая шлюха в Асгарде. Я нахмурился, когда до моего одурманенного сознания снизошло понимание. Получается, мы очутились здесь не для переговоров.
Мы были здесь для соблазнения.