Песня Обманщика
Шрифт:
— Дома, наверное, уже два часа ночи, — пробормотала я Локи.
Аделина и близко не была готова проспать всю ночь, но ее график, по крайней мере, стал более регулярным. Теперь она просыпалась в десять, в полночь, в два и в четыре утра, почти как по часам.
Локи ничего не ответил. Я оторвалась от созерцания пухлых маленьких щек Аделины, сосущих молоко, и поймала взгляд мужа. Но он не смотрел на меня. Он стоял на коленях перед покрытым травой курганом.
Молча, не поворачиваясь ко мне, Локи приложил пальцы к земле, затем наклонился
Так лучше. Они не были предназначены для меня.
Поплотнее завернувшись в меховой плащ, чтобы не замерзнуть, я отвернулась. Две ярко раскрашенные рыбацкие лодки покачивались на волнах под утесами, сверкая в ярком солнечном свете. На мгновение мне показалось, что они нас видят. Если бы рыбаки посмотрели в сторону Утесов, то увидели бы там женщину в смехотворно дорогом кресле-качалке, кормящую грудью младенца, в то время как ее муж стоит на коленях рядом с ней и шепчет что-то тысячелетнему могильному кургану?
Мгновение спустя Локи коснулся моего плеча, заставив подпрыгнуть.
— Пойдем домой, — сказал он.
— Конечно.
Аделина извивалась в моих руках, когда океан отступал…
… И знакомые контуры нашей гостиной заполнили вид перед глазами, такие же теплые и удобные, как объятия. Мех на моих плечах исчез, и Аделина удовлетворенно булькала на подушке для кормления. Локи взял ее на руки, нежно прижал к своему плечу и похлопал по спине. Я услышала, как она громко отрыгнула, когда они исчезли в коридоре, и поймал себя на том, что моргаю от нового приступа слез. Я опустилась на диван, слушая, как мой муж открывает пеленки, напевает что-то Аделине и, наконец, закрывает дверь детской. Мгновение спустя на кухне зажегся свет, и я услышала, как Локи включил чайник на кухне.
Я почувствовала оцепенение, будто холод этих могильных холмов на берегу океана пронизал меня до самых костей. Странная мысль пронеслась в моем сознании, когда я услышала, как Локи открывает и закрывает кухонные шкафы. Я никогда особо не задумывалась о том, где меня похоронят. Я предполагала, что меня кремируют, а мой прах развеют над океаном, как Нони, когда она умерла в моем выпускном классе средней школы.
Но теперь я знала, что это не так. Они могли бы разбросать что-то в огромном сверкающем Тихом океане, мои дети или внуки, или кто бы там ни был, чтобы сделать это. Но мое тело будет лежать под могильным курганом где-то далеко на севере, на полуострове, который должен был рухнуть в океан много веков назад.
Это была не особенно утешительная мысль.
— Как ты? — спросил Локи из-за моей спины.
Я повернулась и протерла глаза. Локи стоял в дверном проеме, обрамленный мягким желтым светом кухонной лампы, держа в руках две дымящиеся кружки. Меня окутал аромат лавандово-ромашкового чая, за которым мгновение спустя последовал резкий привкус джина. Локи, должно быть, налил в свою кружку что-то покрепче «сонного
— Я… — Я покачала головой, когда Локи протянул мне кружку и опустился на диван рядом со мной. — Я в порядке. Думаю. А ты?
Он долго молчал. В тусклом свете кухни было трудно сказать, сохранил ли он свои иллюзии. Его огненно-рыжие волосы упали на лицо, когда он поднес кружку к губам и сделал большой глоток.
— Нормально, — ответил он.
Его тон был холоднее, чем ветер над могильными курганами. Я поставила чай и потянулась к нему, обхватив его щеку ладонью. Он чувствовался ледышкой. Его глаза закрылись от моего прикосновения, и я притянула его к себе. Его плечи задрожали, а потом затихли. Долгое время не было слышно ни звука, кроме его глубокого, неровного дыхания.
Затем, когда я уже начала думать, что он, должно быть, заснул, его спина выпрямилась. Он взял мою руку в свою, переплел наши пальцы и посмотрел в окно на темноту нашего заднего двора, как будто эта знакомая перспектива содержала ответ на какой-то вопрос, который он задавал тысячелетиями.
— Я поддерживал огонь в камине, — начал он. — Я пил и очень долго поддерживал огонь в камине.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Я очень долго пил и поддерживал огонь в камине.
Солнце взошло из-за густой завесы чернильного дыма и закатилось, объятое пламенем. Я сидел на этом холме и пил мед обреченной деревни. Я пил до тех пор, пока мое зрение не поплыло, пока я не перестал быть уверенным, встает ли солнце или садится.
А потом я медленно осознал, что уже не один.
Я моргнул, пытаясь сосредоточиться. Передо мной стояли две фигуры… нет, пусть это будет одна фигура. Одна высокая фигура в широкополой шляпе.
О. Точно. Я застонал.
— Знаешь, — сказал Один, несколько раз прочистив горло, — эта деревня горела целую неделю. Даже после ливня. Весьма внушительно.
Я рыгнул и заставил вспыхнуть костры позади него.
Один сел.
— Здесь больше нечего жечь, парабатай. Ты расплавил сами камни. Здесь еще столетие ничего не будет расти.
Я пожал плечами и нащупал бутыль, поднося ее к губам. Она была пуста. Мне всегда чертовски везет.
Один снова прочистил горло.
— Яблоки, — сказал он.
— Йяблаки?
Я попытался сосредоточиться на повороте краника на бочонке с медом. Проклятая штука, похоже, не тоже отказывалась работать.
— Я знаю, что ты увез Идунну. На данный момент я единственный человек в Асгарде, который уверен, что именно ты стоишь за отсутствием Идунны.
Он сделал паузу, и я проигнорировал его слова.
— Если ты вернешь ее домой, я позабочусь, чтобы все так и осталось, — сказал Один.
Я отмахнулся от этого гребаного краника, наклонился ближе к Одину, и меня вырвало прямо на его ботинки.
Один покачал головой, встал и осторожно отошел от лужи моей блевотины.
— Ладно. Твое решение.