Песня Обманщика
Шрифт:
Лицо Одина было так близко от моего, что его горячее дыхание овевало меня, как ветер Муспельхейма. Мой разум протестующе завопил. Я не хотел яблок бессмертия для Ани и Фалура из-за секса. Да, я сделал плохой выбор, когда похитил Идунну, но их жизни значили для меня больше, чем все Асы и Ваны вместе взятые.
Один не поймет, понял я, глядя в темноту его пустой глазницы. Он вырвал свой собственный глаз из черепа в обмен на мудрость, потому что с мудростью приходит сила.
Он никогда не поймет, что значит любить кого-то.
— Пошел. Ты, — прошептал
Один отпустил меня, повернулся к пологу палатки, а затем развернулся обратно с быстротой, рожденной веками на поле боя. Я едва успел увидеть, как он поднял руку, прежде чем моя голова откинулась назад, и мое зрение взорвалось белыми вспышками звезд. Я заставил себя сжать губы, чтобы не закричать, хотя рот наполнился резким запахом крови, а щека вопила от боли там, где он только что ударил меня.
— Больше не пытайся, — сказал Один. — Или я действительно убью тебя. И я ожидаю, что будущий правитель Нифльхейма встретится со мной в Асгарде. Сегодня вечером.
С этими словами он распахнул полог палатки и вышел. Я поморщился и потер подбородок, думая о том, куда же мне направиться.
Я бы предпочел остаться в окровавленной палатке Скади с обезглавленным трупом.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Быстрый перекус, который у меня был в Асгарде, резко переместилась в моем животе, когда передо мной возникли темные шпили замка. Я с трудом сглотнул, стараясь не дать хлебу и мясу подняться обратно. Мои руки и ноги дрожали, и я чувствовал себя мучительно бодрым и резвым, несмотря на то, что не спал уже несколько дней. Темное облако платья Ангрбоды всплыло в моей памяти, и я почувствовал холод, словно меня тащили обратно на землю.
Не бывать этому. Я стиснул зубы, борясь с волной желчи. Ангрбода никак не могла быть здесь. Если она хочет иметь хоть какой-то шанс править вместо Тьяцци, ей придется остаться в его замке до рождения ребенка…
Вот и все. Несмотря на все мои усилия, мой ужин вывернулся. Я наклонился, разбрызгивая по холодным камням Йотунхейма единственную еду, которую ел за последние дни. К черту мою жизнь.
Выпрямившись, я вытер рукой губы и посмотрел на замок Ангрбоды. Я сопротивлялся меду Асгарда, когда пробирался по Вал-Холлу, чтобы захватить что-нибудь поесть, и прямо сейчас я серьезно сожалел об этом решении. С другой стороны, вероятно, во всех Девяти мирах не хватило бы меда, чтобы я чувствовал себя здесь комфортно.
На этот раз я не стал утруждать встречей со стражниками: чем меньше людей увидят меня, тем лучше. Вместо этого я принял форму мухи и полетел на верхний этаж. Замок был защищен, конечно, но магия была сильнее, хотя мне все еще было чертовски больно пересекать эти барьеры. Я влетел в открытое окно, поморщился, когда иллюзия мухи сжалась от боли вокруг меня, и прижался к стене, пока не смог видеть сквозь красную дымку боли.
В голове у меня, наконец, прояснилось, и через мгновение я узнал коридор, в котором приземлился. На самом деле, я был недалеко от своей
Дверь в нужную мне комнату была закрыта. Я глубоко вздохнул и понюхал воздух, чтобы убедиться, что человек внутри. Один. Под ее дверью мерцал тонкий желтый огонек свечи. Я поднял кулак, чтобы постучать, но потом заколебался. Вдруг она вызовет охрану?
Разве у меня был другой выбор?
Я несколько раз прочистил горло и постучал.
— Хель?
За дверью послышался шорох, и пламя свечи замерцало. Затем послышался звук шагов. Мгновение спустя дверь со скрипом отворилась. В поле зрения появилась мертвая сторона лица моей дочери.
— Отец? Что ты…
— Можно мне войти? — перебил я.
Она помедлила с ответом. Ее скелетообразное лицо никак не выдавало того, о чем она думала, но ее ноги заскользили по каменному полу. Наконец, она широко распахнула дверь и жестом пригласила меня войти. Я вошел, закрыв за собой дверь. Я заметил, что над засовом была перекладина. Она могла запереть себя изнутри.
— А это не слишком опасно? — сказал я, указывая на дверь.
Хель ничего не ответила. Ее полумертвое лицо смотрело на меня абсолютно без всякого выражения.
— Я имею в виду, а что если у тебя произойдет пожар? — продолжил я.
— Тогда я, наверное, умру в огне, — сказала Хель. — Что ты здесь делаешь?
Я оглядел ее скудную комнату: все та же неудобная на вид односпальная кровать, все тот же переполненный письменный стол, все то же досадное отсутствие еды и напитков. Над столом в маленьком окошке виднелись неумолимые звезды Йотунхейма.
— Ты могла бы добавить лестницу к этому окну, — сказал я, — чтобы дать себе запасной выход.
Хель закатила глаза так резко, что я почти слышал, как они вращаются в глазницах.
— Отец. До восхода солнца еще два часа. Ты действительно пришел сюда, чтобы обсудить пожарную безопасность?
Я подошел к ее столу, где на нескольких книгах в кожаных переплетах лежали маленькие счеты с изящными белыми и черными бусинами. На нижней половине ее стола лежал свежий свиток пергамента. По его поверхности маршировал целый полк солдат, чернила все еще влажно блестели в свете свечи.
— Что ты там делаешь? — спросил я.
— Сверяю кое-какие цифры.
— На каком основании?
Живая сторона лица Хель нахмурилась еще сильнее.
— А зачем тебе это знать?
— Потешь меня.
— Ладно. Шерсть. Мы сдаем семьдесят три небольших участка в аренду семьям, которые разводят овец. Но дождливая весна была плохо отразилась на отеле. Я пытаюсь оценить, какой урон они понесут и когда смогут платить по счетам. Таким образом, я буду знать, что им понадобится, чтобы уменьшить их потери.
Я нахмурился, глядя на список аккуратных черных цифр, которые абсолютно ничего для меня не значили.