Песня светлячков
Шрифт:
– Почему ты прячешь руки?
Едва задав вопрос, я уже знал ответ, и мне стало не по себе.
– Элиас… – тихим, умоляющим голосом произнесла она.
Брей не хотела, чтобы я смотрел на ее руки.
До боли стиснув зубы, я схватил ее запястье. Шершавая пенька браслетов царапала мне пальцы. Я боялся, что они окажутся влажными от крови, но они были сухими. Брей дернулась назад и невольно ударилась головой о стену. Но я не отступал.
– Элиас, хватит! – Брей смотрела на меня с неистовой мольбой. – Пожалуйста!
– Нет.
Я повернул ее запястья к свету и большими пальцами поддел браслеты, чтобы осмотреть кожу. Ни крови, ни порезов. Я осмотрел второе запястье. То же самое. Однако я чувствовал: что-то здесь не так. Я чуть сдвинулся, открывая доступ свету потолочных светильников. Запястья Брей были красными и припухшими. Красные полоски тянулись от основания больших пальцев на все пространство рук, скрытое под браслетами.
Брей пыталась расцарапать себе вены.
Я похолодел. Пальцы клещами сомкнулись вокруг ее запястий.
– Что это такое?
Брей качала головой. Слезы текли по ее щекам и капали с подбородка.
Я встряхнул ее, да так сильно, что она снова ударилась головой о стену.
– Брей, что это такое? – заорал я. – Отвечай!
– Это не то! – крикнула она. – Не то, о чем ты думаешь!
Все ее лицо было сплошной гримасой боли.
– Тогда расскажи мне, что это.
Я вспомнил наш разговор на пляже после того, как узнал тайну браслетов. Брей тогда рассказывала, что в шестнадцать лет пыталась ногтями вскрыть себе вены. После этого мать стала возить ее к психиатру. Но я хотел знать все. Мне было просто необходимо знать все, иначе мы навечно застрянем в ванной Адама.
Брей силилась вывернуться из моей хватки. Я был вынужден разжать пальцы, иначе она могла сломать себе кости.
– Уезжай. Возвращайся домой, Элиас. Пожалуйста, возвращайся домой.
Ее голос был тихим и отрешенным, словно она уже смирилась с неизбежным и прекратила сопротивление.
Она снова уткнулась в колени, обхватив их руками.
– Я шагу отсюда не сделаю, пока ты не скажешь мне, что все это значит.
– А если скажу, ты вернешься домой?
– Нет.
– Тогда забудь мои слова. Элиас, я остаюсь здесь. Не с Тейтом. Вообще ни с кем. Сама по себе.
Ее голос стал твердым и решительным.
– О чем ты говоришь?
Состояние Брей пугало меня сейчас сильнее, чем перспектива быть схваченными полицией. Снова покушение на свои вены. Снова всплеск отчаяния. И эти безумные просьбы уехать, оставив ее одну. Она снова раскачивалась взад-вперед, глядя куда угодно, только не на меня. Мой страх постепенно сменялся злостью. Я присел на корточки, вдавив костяшки пальцев в линолеум пола. Неужели Брей на самом деле хотела, чтобы я уехал? Что она задумала?
Меня самого захлестнуло волной отчаяния. Я знал, что никуда не поеду один. Я не мог и не хотел бросать ее. Был не в силах бросить, даже если бы очень захотел.
– Я не пыталась покончить с собой, – тихо сказала Брей. – Я… Иногда я так делаю.
– Что делаешь?
Мелькнула шальная и страшная мысль: а вдруг Брей… психически больна?
– Я это делаю давно. Еще подростком начала. Ничего страшно в этом нет. Просто… разрядка внутреннего напряжения. Я не пыталась себя убить. Я же тебе сказала: я сильнее мыслей о самоубийстве.
Она наконец подняла глаза. У нее был взгляд обреченного человека. Она устала от самой себя, от меня. Устала прятаться от закона. Устала играть в нормальность, поскольку все равно не влезала в рамки того, что общество считало нормальным. Я смотрел ей в глаза и ловил все ее чувства.
Брей ужасно устала.
– Ты считаешь, царапать себя ногтями – ничего страшного. А по-моему, это очень даже страшно. И серьезно.
– Для тебя, наверное, да.
На нее вдруг снизошло невероятное спокойствие. Слезы почти высохли, а оставшиеся она просто смахнула.
– Ты же не можешь расцарапывать себе кожу просто так. Вот я и хочу знать зачем.
Брей мешкала с ответом, разглядывая узкий цоколь умывальника.
– Тебе все равно не понять, – наконец сказала она.
– А ты попытайся объяснить.
– Они всегда так говорили.
– Я не «они». Я единственный в мире человек, который тебя по-настоящему любит. И не смешивай меня с «ними». Я там был чужим, чужим и останусь.
Брей сглатывала. Слюны уже не было. Наверное, она боролась с подступающими слезами.
– Иногда тьма подступает ко мне совсем вплотную. Она скапливается у меня под кожей. Сейчас она тоже там, внутри. Это очень противно. Она меня дразнит. Знает, что мне до нее не добраться. И тогда я начинаю царапать себе кожу. – У нее задрожал голос. Глаза вновь наполнились слезами – от злости и отчаяния. – Я пытаюсь выпустить тьму из себя и не могу. Вырвавшись, она меня покалечит. Заставит делать то, чего я не хочу. И все равно я пытаюсь достать ее оттуда!
– Брей, расскажи мне. – Я снова сел на пол и осторожно взял ее за локти. – Я хочу знать все. Твои ощущения. Что-то заставляет тьму отступать. Расскажи мне, что именно. Я хочу знать, как часто она приходит. Малышка, мне обязательно надо это знать.
– Теперь реже, чем когда я была подростком. – Она удержала слезы, только всхлипнула. – Когда я наревусь, она уходит. – Брей невесело рассмеялась. – Я царапаю себе кожу и надеюсь: тьма выйдет оттуда и больше не вернется. Но она всегда возвращается. А когда она возвращается, я сразу начинаю терзать свои запястья. – Она снова смотрела мне в глаза. – Элиас, я не пыталась себя покалечить. Я всего лишь хотела ее прогнать.
Я верил словам Брей, но ее ощущения мог понять лишь отчасти. Я не представлял, как она живет с таким грузом. Вообразил себя на ее месте и содрогнулся от одной только мысли. Получалось, Брей гораздо сильнее меня, раз всю свою жизнь ведет сражения с тьмой. Я бы точно не смог.