Песня светлячков
Шрифт:
– Брейел, где тебя носит? – сердито спросила мать. – Я постоянно звоню на твой мобильник, а ты не отвечаешь. Ты что, его потеряла? Или выбросила? Ты знаешь, что полиция тебя повсюду ищет? Ты должна вернуться домой. Срочно. Ты откуда звонишь? Мы за тобой приедем. Только скажи куда.
Все это было произнесено без передышки. Когда мать говорила, она почти не делала пауз.
– Где я – не имеет значения.
Я слышала, как она говорит отцу: «Это Брейел… Погоди, не лезь. Я сама с ней поговорю». Потом в трубке снова зазвучал ее сердитый голос:
– Как это –
– И ты в это поверила?
Я говорила спокойно, но внутри у меня все обрывалось. Мать уже поверила, что я преступница. Она говорила со мной как с преступницей.
Родители о чем-то спорили. Потом отец сумел забрать у матери трубку.
– Брейел, это я, твой отец. Скажи мне, где ты находишься, и я за тобой приеду.
– Зачем?
– Тебе нужно вернуться домой и ответить перед законом за содеянное.
– Ответить перед законом? – передразнила я отца. – Так я и думала. Вы уже считаете меня виновной.
– Мы тебя виновной не считаем, – сердито возразил отец. – Мы просто…
– Не считаете? – перебила я его. – Один ваш тон чего стоит! Ни ты, ни мать меня даже не спросили, как я и что со мной. Не поинтересовались: а вдруг это был несчастный случай?
– Если это был несчастный случай, почему ты сбежала?
– По глупости. Я испугалась.
– Брейел, убегают лишь те, кто виновен.
Услышав это, я чуть не выронила трубку. Мне хотелось зареветь, но слез внутри уже не осталось. Я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться.
– Пап, я хочу, чтобы вы с мамой знали: я вас очень люблю. И Райен тоже люблю. Обязательно скажите ей об этом. Я была не самой лучшей дочерью. Доставила вам много хлопот. Слишком много. И очень, очень сожалею, что так и не сумела стать похожей на Райен.
– Дорогая, ну зачем ты говоришь такие вещи?
Теперь его голос звучал мягче. Кажется, он даже испугался, понимая, что следует за такими словами. Но я не собиралась размякать.
– Передай маме и Райен, что я их люблю.
– Брейел!
Теперь он был всерьез испуган. Поздно, папочка. Слишком поздно.
Я молча повесила трубку.
Я вышел из ванной. Брей успела положить трубку.
– Ты что делала? – спросил я.
– Ничего.
– Я слышал разговор. Ты кому-то звонила?
– Никому. Сама с собой говорила. Репетировала разговор с родителями. Думала им позвонить. Или сестре. Потом решила, что не стоит.
Я кивнул, расправляя на плечах полотенце. Я слышал весь ее разговор с родителями, но Брей не хотела, чтобы я знал. Я решил ей подыграть.
От ее слов, сказанных родителям, у меня сдавило грудь. Так говорят, когда прощаются. Прощаются… навсегда. Я вспомнил, как радовался, что черно-белая картина нашей совместной жизни стала наполняться красками. Сколько ярких тонов появилось там за недолгие дни нашего счастья. Потом эта картина начала тускнеть, и теперь полотно сделалось настолько мрачным, что даже Босху было бы нечего туда добавить.
– Кейлеб был бы не прочь разложить меня на капоте джипа, – сообщила Брей. – Он так сказал.
Я не знал, выбегать ли мне сразу и разбираться с этим придурком или продолжать тупо стоять, удивляясь внезапной перемене ее настроения.
Я все-таки решил разобраться и направился к внешней двери. В одних трусах, с полотенцем через плечо. Брей подскочила сзади, обхватив мою талию.
– Нет, – прошептала она мне на ухо, дергая за полотенце. – Ты же знаешь Кейлеба. Это он так пошутил. Он бы пальцем меня не тронул.
Есть шутки, за которые надо отвечать. Я открыл дверь, но Брей тут же ее захлопнула. Я едва успел повернуться, как она припечатала меня к двери. На Брей уже не было футболки. Одной рукой она упиралась мне в плечо, другой сжимала мой член, который мгновенно затвердел. Наши губы сомкнулись.
Я забыл о Кейлебе, растворившись в поцелуях. Насладившись ее губами, я стал целовать ей подбородок и шею.
– Как ты хочешь сейчас? – спросила она, дергая мой член.
Я глухо заурчал. Мои поцелуи стали неистовее. Я снова поднялся к ее губам и просунул язык в тепло ее рта.
– Я хочу так, как хочешь ты, – выдохнул я и еще крепче обнимая ее.
Все десять ее пальцев впились ногтями мне в спину.
– Я хочу по-всякому, – сказала она, вызвав настоящую дрожь в моем члене.
Я сбросил с нее шорты и трусики, загнал на кровать и заставил встать на колени.
Когда знаешь, что скоро умрешь, все коренным образом меняется. Начинаешь чувствовать себя такой, какой всегда хотела быть: бесстрашной, раскованной, плюющей на мнение общества о тебе. Тебе хочется говорить и делать то, что прежде сдерживалось твоим страхом. Тебе хочется пить и накачиваться наркотой, пока твои глаза не начнут смотреть в разные стороны. Ты готова залепить в физиономию первому попавшемуся, совершенно незнакомому человеку. Зачем? Да просто так, чтобы почувствовать себя отвязным придурком. И трахаться ты хочешь до тех пор, пока у тебя не одеревенеют ноги.
Элиас заставил меня уткнуться лицом в матрас. Я задрала ягодицы. Элиас раздвинул мне ноги. Его палец скользнул мне во влагалище. Элиас забавлялся с моим клитором, дразня меня и познавая мое лоно до тех пор, пока я от досады не закусила нижнюю губу.
– Трахни меня, – со стоном просила я. – Ну трахни. Я так больше не могу.
– Подожди.
Я почувствовала его жаркое дыхание и снова застонала. Элиас сосал мой клитор! Жестко, прикусывая и дергая его.
Я опустила руку вниз. Мне хотелось почувствовать движение его губ, но Элиас поймал мои пальцы и тоже их обсосал. Потом он заломил мне обе руки и прижал к спине.