Песочные часы
Шрифт:
— А быв-вают матери и чуф-ствительные! Перед тем как бр-росить на пр-роизвол судьбы своего р-р-ебенка, они вешают ему на шею какую-нибудь биз-ди-лушку!..
Женя остановился, поднял на Гришку свои огромные глаза под чащобой ресниц, молча обошел его и пошел своей дорогой. И Гришка отстал. Возможно, в нем сработало чувство такта. А может быть, как прирожденный актер, он почувствовал, что тут сфальшивил.
Многие девочки в Женю с ходу влюбились. Одна написала ему записку с приглашением на свидание, но он не пришел. Другая выцарапала на руке его имя. Каждая старалась хоть как-то обратить на себя его внимание. Младшие пожирали
Юля писала:
Его девочки все ревновали, Только к ним равнодушен был он, И они до сих пор не узнали, В кого был этот Шифферс влюблен.Тут тоже был перехлест: ревновали, но не все. Например, наша палата отнеслась к Жене без всякой подобной истеричности. Мы его подробно обсудили и пришли к выводу, что он нам объективно нравится, и не столько даже внешне, сколько как человек. И что мы в него совершенно не влюблены.
— А как вы думаете, — сказала Ленка Воллерштейн. — В кого он может влюбиться?
Аня предположила, что в Наташку Тейс.
— Если он в нее влюбится, — воскликнула Валя, — я перестану его уважать. Потому что Наташка Тейс совершенно пустая.
— А пусть он влюбится в кого-нибудь из нашей палаты, — сказала Аня. — Например, в Вальку. А что, Валька, попробуй!
Валя задумалась, вероятно, прикидывая, стоит ли ей браться за такое щекотливое дело. Она была ответственная девочка и ко всему подходила очень серьезно. Она много читала и любила обсуждать прочитанное с друзьями, в спорах отстаивая истину. Красавицей, как Наташка Тейс, она, пожалуй, не была, но была вполне симпатичная, с двумя толстыми косами до пояса, с большими серьезными карими глазами. Пожалуй, немножко портила ее металлическая скобка на зубах для исправления прикуса. Такие скобки были тогда в новинку и вызывали у окружающих понятное желание поизощряться в насмешливых сравнениях, на которые Валя философски не реагировала.
— Я не ручаюсь, — сказала Валя. — Но попробую. Не потому что он мне нравится, хотя объективно он мне нравится. А потому что мы должны сделать всё, чтобы он не влюбился в Наташку Тейс.
К Валиным положительным качествам нужно еще добавить сильную волю, которую она все время закаляла. Она, например, решила научиться есть лимоны без сахара, и научилась. У нее в организме не хватало витамина «С», и родители дали ей с собой на всю первую смену двадцать четыре лимона. А сахар дать забыли. Каждый день после обеда, придя в палату, Валя вынимала лимон и съедала его. В родительский день мама привезла сахар, но он оказался уже не нужен: Валя так закалила волю, что ела лимоны как яблоки, с кожурой, и даже не морщилась. Или, например, она решила научиться играть в волейбол. Каждый день она выходила на площадку и упорно стояла, гробя все мячи, которые попадали ей в руки. Игроки гнали ее с поля, болельщики свистели, но Валя не уходила, закаляя волю.
Мы так и решили: пусть Женя влюбится хоть в Валю, хоть в кого угодно, только не в Наташку Тейс.
Но Шифферс не знал о нашем решении, и когда на следующий день нас повели в лес на прогулку, он присоединился именно к Наташке Тейс.
— Ну вот! — сказала Ленка.
Аня молча махнула рукой, давая понять, что она отказывается от дальнейшей борьбы.
Но Валя, решительным движением головы перекинула за спину косы и пошла вслед за Женей и Наташей.
О том, что было дальше, она подробно рассказала нам в палате во время мертвого часа.
Она настигла их на поляне, где они, болтая, собирали землянику. Валя втерлась между ними, отгородила Женю от Наташи и задала ему вопрос в упор:
— Ты любишь Маяковского?
Женя захлопал ресницами и ответил:
— Да.
— А как ты считаешь, — не давая ему опомниться, задала следующий вопрос Валя: — Маяковский гениальный или не гениальный?
— Я не знаю… — ответил Женя.
— А как ты думаешь, — продолжала Валя, — что выше по идейному содержанию: «Стихи о Советском паспорте» или поэма «Во весь голос»?
Так, все больше вовлекая Женю в литературный диспут, она все дальше отводила его от Наташи, и та, поняв, наконец, что красота бледнеет перед интеллектом, отстала.
С прогулки Валя и Женя возвращались вместе. Валя говорила уже не о Маяковском, а о казахском поэте Джамбуле, которого она считала вторым по идейному значению после Маяковского и стихотворение которого о Великом Советском Законе учила наизусть для вечера самодеятельности.
— «Я славлю Великий Советский Закон, — проникновенно читала Валя, а Женя слушал, склонив голову, — Закон, по которому радость приходит, Закон, по которому степь плодородит, Закон, по которому едут учиться дети аульные в школы столицы, Закон, по которому все мы равны в созвездии братских республик страны!..» А как ты думаешь, Женя, какое слово лучше сделать ударным: «братских» или «в созвездии»?
С этого дня их часто видели рядом на скамейке, на пляже, на прогулке. Гришка, натыкаясь на них, воздевал руки и орал:
— О, закрой свои бледные ноги! — или какую-нибудь подобную чушь.
— Не остроумно! — равнодушно отвечала Валя.
Младшие дразнили их: «Жених и невеста, тили-тили тесто!»
Вале было хоть бы что: на волейбольной площадке ей и не то кричали. Шифферсу, конечно, вряд ли это нравилось, но не исключено, что ему было интересно беседовать с Валей: он ведь тоже был начитанный и умный.
Ленка, может быть мучаясь тайной ревностью, спросила Валю:
— У вас что? Дружба или что?
— У меня к нему дружба, — ответила Валя. — А у него ко мне — пока не знаю.
Чтобы еще больше укрепить дружбу, Валя теперь становилась на ту же сторону волейбольной площадки, на какой играл Женя, пасовала только ему, но так как принимать ее пасовки было почти невозможно, Женя постоянно мазал и в конце концов, не выдержав насмешек, совсем перестал играть. Валя же, как всегда, не сдалась и даже начала делать успехи.
Потом произошел случай на речке: девочки и мальчики купались вместе под присмотром вожатых, и однажды Валя, которая тогда еще не умела плавать (после этого она стала учиться и к концу смены научилась), оступилась на глубоком месте и наглоталась воды. Женя протянул Вале руку и вывел на отмель. В благодарность за спасение Валя пересела в столовой за его стол.
О том, как Шифферс перенес это новое проявление дружбы, рассказал нам по секрету от Вали Мишка Горюнов.
Будто бы Шифферс после обеда пришел в палату и рухнул на койку.