Песочные часы
Шрифт:
Дальше я не слушал Шонига, потому что на этом, собственно, мой интерес к его рассказу кончился… И вообще все кончилось. Я мог быть Вальтером Зангом только до этого момента: до запроса «места рождения»… Того места, где был рожден настоящий Вальтер Занг. Я же переставал быть им и становился неизвестной личностью, иксом… Поскольку ни при каких условиях не назову себя…
Как только я так сказал себе и утвердился в этом твердо, как никогда раньше… Да раньше я просто не думал о таком именно повороте дела! По своему недомыслию… Как только я пришел к этому, и уже знал, с какой стороны грозит мне опасность, и приготовился
Что-то я пропустил, и Шониг продолжал:
— Она, конечно, очень обеспокоилась. «Бедный мальчик, — говорит она, — надо же ему по простоте души попасть в такое ужасное гнездо марксистов, злопыхателей и бог знает кого еще! Которые только и мечтают, чтобы русские варвары смели всю нашу цивилизацию и превратили наши города в глинобитные поселения своих диких казаков…»
Про «глинобитные поселения диких казаков» я уже слышал и потому не удивился, а продолжал следить за извилистым течением рассказа, полагая, что он неизбежно должен вернуться к единственно интересующему меня вопросу: краху моей легенды, легенды Вальтера Занга.
— «Как вы думаете, герр Шониг, — спрашивает она, — нужно ли мне самой выехать в Берлин и заверить этих господ, что мне известен каждый шаг Вальтера? Что это ребенок, сущий ребенок…» Вальтер! Я должен вам сказать, я должен вам сообщить… — голос его дрогнул, — что в этом месте фрау Муймер прослезилась…
Я сам бы прослезился, если бы мимо меня пронесло эту грозу, но веское слово даже такой влиятельной дамы, как фрау Муймер, вряд ли перешибло бы простую справку с места рождения настоящего Вальтера Занга!
— Я сказал ей: «В Берлине сейчас совсем не подходящая для вас обстановка, фрау Муймер. Достаточно, если вы напишете письмо насчет Вальтера, а я его передам. И можете быть спокойны: ведь к нему лично нет претензий. А что есть? Есть сомнения. И вы одна можете их рассеять». Так я сказал, и она согласилась со мной. И даже добавила, что я всегда спокойно и правильно рассматриваю каждое дело.
И она тут же села за стол и стала писать… Она писала очень долго. Сначала — черновик. А потом переписывала. Иногда вздыхала и даже подносила к глазам платок…
А я в это время с другой дамой, которая живет в одной комнате с фрау Муймер, тоже очень достойной, вдовой старшего лейтенанта артиллерии, которого вместе с его орудием разнесло в куски под какой-то станцией Касторная, и еще с двумя дамами, постарше, мы играли в покер. Оказалось, что они все здесь очень любят играть в покер. По маленькой. И хотя у меня дважды сорвался банк, я все время прислушивался, как фрау Муймер пишет и вздыхает, пишет и вздыхает… Ах, Вальтер, она ведь святая женщина, наша фрау Муймер, не правда ли?
Я с жаром подтвердил.
— Пока она кончила свое письмо — оно было не такое длинное, но очень убедительное, она мне дала его прочесть, — эти дамы обыграли меня на семь марок пятьдесят восемь пфеннигов… Знаете, покер — это такая игра… А ведь у меня был «стрит».
— Да, я знаю, господин Шониг. Что же было в этом письме?
— Там, знаете, было так хорошо и детально изложено все, что она мне говорила! Ну, что она знает каждый ваш шаг, что вы добровольно отправились под трудовые знамена… Дважды. А последний раз она просто силой увезла вас с торфоразработок, потому что вы обязательно хотели довести их до конца.
— Где же это письмо, господин Шониг?
— Как это «где»? Я передал его в собственные руки инспектора, который меня о вас спрашивал. Но он как-то уже потерял интерес к этому делу. Он сказал только, что это письмо он приложит к переписке, но ничего против Вальтера Занга они не имеют, потому что с места его рождения получены справки об отце Вальтера Занга, Петере Занге, как об очень усердном и толковом рабочем, партайгеноссе и сборщике утиля… И о матери, Эльзе Занг, — активной деятельнице Союза домохозяек…
Вторично у меня перехватило дыхание: так вот что означали «железные документы» Вальтера Занга!
Теперь речь Шонига журчала в моих ушах безмятежно, как ручеек:
— «Вы понимаете, господин Шониг, — говорит мне инспектор, — наша обязанность все проверить, и это очень хорошо, что такие люди и партайгеноссен, как вы и фрау Муймер, присматриваетесь к окружающим вас людям». И он пожал мне руку.
И я вышел. И решил сначала все рассказать вам. А потом написать фрау Альбертине, чтобы она не беспокоилась.
— Я вам очень благодарен, господин блоклейтер.
— Это еще не все. Когда фрау Муймер рассказала этим достойным дамам о том, что случилось и как Вальтер потерял место по вине злопыхателей, то вдова артиллериста сказала, что ее зять, то есть муж ее дочери, — они устроили ее в Дом, чтобы она не переживала все эти налеты, — что он работает в качестве брандмайора. И у них там очень много работы, поскольку при каждой воздушной атаке что-нибудь да горит… Им нужны молодые люди, не подлежащие призыву… Эта достойная дама написала записку своему зятю… Если вы к нему обратитесь, он вам найдет работу. Потому что количество пожаров, говорит этот зять, растет в геометрической прогрессии, а пожарных— в арифметической… Что-то в этом духе.
Я снова горячо поблагодарил и взял записку артиллерийской вдовы, адресованную господину Теодору Кальбу, проживающему в собственном доме в районе Ванзее.
…Бутылка была пуста. Блоклейтер — опустошен длинным и эмоционально насыщенным рассказом. Я проводил его домой: протез плохо его слушался в подобные минуты.
Вернувшись к себе, я машинально привел все в порядок и, улегшись, впервые за много времени уснул мертвым сном.
Брандмайор Теодор Кальб высоко ценил в мужчине обыкновенную, без дураков, физическую силу. «Огонь требует очень много воды, а зажигательные бомбы — много специальной смеси. А там, где чего-то надо „очень много“, — нужна сила. Можешь себе представить, — сообщил он доверительно, — прислали мне списанного из части ревматика, который вместе с брандспойтом упал в канализационную канаву и утонул! А? Да это что? Нагнали стариков, которые сыпятся с лестниц как горох. И грудных детей: они же не то что огня — воды боятся! И каждый скорее сам сгорит, чем кого-то вытащит… А мне что надо? Мне главное: блокировать! Блокировать очаг — создать заслон! Действовать синхронно водой, топором и ломом! Наступать на огонь в строю, слушать команду!..» — Теодор так разгорячился, словно кругом нас горело…