Песочные часы
Шрифт:
Неизвестно почему, меня потянуло туда, — песочные часы, что ли, меня привлекали? То, что я там был с матерью? В этом я увидел какой-то знак судьбы? Но только я ни минуты уже не сомневался: предложить свои услуги, заменить Макса с его «золотыми руками»!
Мысль не успела вспыхнуть, как я уже привык к ней. Это я, Вальтер Занг. А что скажет Рудольф Шерер? Он одобрил: с точки зрения здравого смысла так и следует. Хороший ресторанчик «Песочные часы», и, кажется, хозяин — ничего! Я чуть было не сказал Гейнцу о своем намерении, — не потому, что хотел поделиться с ним. Просто мне надо было самому услышать, как это прозвучит: «Я пойду наниматься в заведение „Песочные часы“».
Но меня удержало соображение о том, что лучше не оставлять следов. Я был уверен,
3
Тот вечер, когда я вместе с Францем Дёппеном вошел в бирхалле «Песочные часы», сохранился в моей памяти какими-то отдельными кусками, отрывочными фразами, расплывающимися лицами. Я был слишком потрясен. В моем сознании все дробилось, распадалось, какие-то связи вовсе выпадали. Так, например, я никак не мог припомнить, куда делся потом Франц. То ли он ушел раньше меня, то ли остался.
Казалось бы, к чему это мне, но здесь было у меня одно соображение, вернее, догадка: что-то в болтовне Франца с хозяином «Часов» наводило на мысль, что они встречаются не впервые. А в этом случае возникал вопрос: зачем бы Франц прикидывался, что попал сюда случайно, благодаря мне?
Наблюдения мои были, конечно, неточны, а выводы, вернее всего, ошибочны. Но сейчас, когда я уже мысленно связывал с этим местом свои планы, мне важны были и мелочи.
Дорогу я нашел без труда и никого не спрашивая. Когда я подошел к двери бирхалле, из нее как раз выходил посетитель. Хотя было еще рано, около трех часов, и день будний, он был в темном пиджаке с широкими, по теперешней моде, отворотами. Я обратил внимание на то, что в лацкане у него виднелся какой-то знак со свастикой. Я еще во всех многочисленных значках не разбирался, и мне только показалось странным, что из в общем-то захудалого заведения выпорхнул такой франт.
Он небрежно отпустил дверь, тотчас захлопнувшуюся за ним, но вдруг задержался. Он смотрел на песочные часы. Я невольно посмотрел тоже. Верхняя колба была пуста, весь песок пересыпался в нижнюю. Быстрым движением франт перевернул часы и, словно выполнив какую-то обязанность, заспешил прочь, даже не взглянув в мою сторону.
На меня же эта манипуляция произвела такое впечатление, словно передо мной открыли семафор: путь свободен! Я теперь многое воспринимал необычно, придавая какой-то особый смысл самым простым вещам.
Действительно: на двери висят песочные часы, они «стали», песок не сыплется. Естественное движение проходящего: привести часы в движение. Ну стоит ли принимать это за «перст судьбы»!
Посмеиваясь сам над собой, я перешагнул порог. И только теперь сообразил, что «франт» — тот самый «хороший стрелок», только одет он теперь иначе. И я лучше рассмотрел его: он хорошо выглядел — как-то независимо, почти гордо. И темные глаза со строгим выражением были хороши.
Сейчас, при свете дня, помещение казалось другим: словно бы просторнее и, во всяком случае, привлекательнее. Я быстро сосчитал, что столов всего двенадцать, довольно тесно поставленных друг к другу. Покрыты они клетчатыми скатертями, грубыми, но чистыми и накрахмаленными. Тяжелые стулья с высокими резными спинками «под старину» выглядели, пожалуй, слишком громоздкими здесь. И еще кое-какие предметы мне показались случайными именно здесь: например, старинная фарфоровая лампа со стеклянным абажуром, на которой специальными красками изображены были охотничьи сцены, почти неприметные при дневном свете, но, вероятно, эффектные, когда лампа зажигалась, если она вообще зажигалась когда-нибудь, — прошлый раз я ее не заметил.
Я оказался единственным посетителем в этот час, ранний для вечернего пива и поздний для обеда. Помещение было пусто, по-дневному сонно, пахло мастикой от только что натертого пола, — я подумал, не входит ли натирка пола в обязанности услужающего, — и свежесмолотым кофе.
Вдруг мне стало как-то не по себе: я уже минут десять сидел за столиком, и никто не появлялся. Может быть, кто-нибудь незаметно наблюдает за мной? Не успел я подумать об этом, как узкая дверца за стойкой открылась и появилась женщина. Белый передничек указывал на то, что она обслуживает клиентов, и я порядком перепугался, не опоздал ли я, не нашел ли хозяин вполне гарантированную от призыва в армию особу для услуг. Судя по наружности, это вполне могло так и быть: крепкая женщина с приятным лицом, а что ей уже наверняка за сорок, это делу не мешало.
Стоп! Ведь это сама хозяйка! Ну конечно, должна же быть супруга у такого симпатичного и молодцеватого хозяина и почему бы ей не заменять иногда мужа за стойкой?
Женщина кивнула мне, как завсегдатаю, — это, видимо, была ее манера, — и, облокотившись на стойку, спросила, что я хотел бы. Я отметил, что эта «старомодная» форма с «бы» здесь еще действовала.
Я заказал пиво и сосиски. Женщина нырнула за дверь, наверное включила газ, и, вернувшись, взяла с обитой цинком стойки пол-литровую кружку. Я отметил, с какой сноровкой она наполняла ее, так что пена пышным колпаком взбежала высоко над краем кружки, но ни капли не выплеснулось; как, нисколько не спеша, но и ни секунды не тратя лишней, она подхватила поднос, не забыв про картонную подставочку, на которую водрузила кружку, и приблизилась ко мне, так что я теперь увидел ее, так сказать, полностью; не толстую и не худую, не дурнушку, но и не красавицу, — женщина, каких встречаешь на дню не менее десятка и никогда не запоминаешь.
— Кажется, я имею удовольствие видеть хозяйку ресторана? — Именуя так бирхалле, что, конечно, равнозначно всего лишь пивной, я хотел польстить ей. И убедился, что поступил вдвойне правильно: она улыбнулась, отчего сразу сделалась моложе, хотя зубы у нее оказались неровные, мелкие, и охотно ответила:
— Нет, я не хозяйка, но иногда помогаю брату: он ведь недавно овдовел. А вы знаете его?
— Да, я бывал здесь, — неопределенно отозвался я. — И ваш брат ведет один такое дело? — Было вполне естественно, что единственный клиент скуки ради завел разговор просто так, ни о чем. Она все еще стояла, опершись бортиком подноса о стол, и я подвинул стул для нее. Но она села, лишь подав мне заказанное. Я положил себе на тарелку горчицы, — терпеть не могу сладкой здешней горчицы, но посчитал, что к ней надо привыкнуть и что горчица не самое главное из того, к чему надо здесь привыкать…
Сейчас, когда я узнал, кто она, мне показалось, что у нее есть сходство с хозяином, только уж на итальянку она не была похожа нисколько: типичная немка, из южных, с темноватыми волосами, но светлым лицом, голубоглазая, с крупными руками и ногами. Я узнал, что ее зовут Лина Дунц.
Она присела напротив меня на край стула, показывая всем видом своим, что отнюдь не хочет мне мешать, но поскольку я о чем-то спросил, то, конечно, считает своим долгом ответить исчерпывающим образом.
С таким видом она мне сообщила, что да, ее брат, Лео Филипп Кранихер, ведет дело один, но она помогает ему, когда может. Она ведь живет далеко отсюда, в Темпельхофе, у нее дети — младшему всего десять, — так что не всегда и вырвешься. А муж… Что ж, он там, где теперь все мужья, — на фронте.
— Все говорят, что эта война тоже не будет долгой, — говоря «тоже», она, несомненно, имела в виду французскую кампанию. — И тогда уже можно будет жить спокойно, — с неуверенной надеждой произнесла она. — А вы живете в нашем районе? — спросила она, потому что я никак не отозвался на ее слова.
— Нет, я потерял хорошее место не по своей вине, теперь хотел бы где-нибудь устроиться. Призыву в армию я не подлежу, — добавил я поспешно. Мне улыбнулась мысль повернуть дело так, чтобы не я навязался со своими услугами, а меня бы склонили… Кажется, эта сообразительная дама к этому приближалась…