Песочные часы
Шрифт:
Мой спутник пришел в восторг от того, что заполучил меня в компанию. Теперь, когда он толкнул дверь и мы оказались на свету, я разглядел его, но очень мимолетно, — мне не до него было. Но все же я заметил, что при маленьком росте он очень крепок, как человек, занимающийся физическим трудом. Да и одет он был по-рабочему: в дешевом синем плаще, наверное купленном на распродаже, и в помятой шляпе. Он присмотрелся ко мне:
— О, да ты весь в грязи! Слушай, тебе надо почиститься!
— Я упал… — неловко пробормотал я, пытаясь рукавом стряхнуть пыль с пиджака. Мне ведь казалось, что я хорошо почистился.
Хозяин окликнул меня из-за стойки:
— Возьмите, молодой человек, — он протянул мне щетку.
Этот простой жест, и спокойный голос хозяина, и смешок моего спутника — все было обыкновенной жизнью, которая шла, оказывается, точно так же, как раньше: до того, как со мной стряслась беда.
Я вышел со щеткой за дверь, чтобы почиститься на крыльце.
Когда я вернулся в помещение, хозяин и мой спутник были уже как родные братья. Мой пьянчужка — впрочем, он не так уж сильно был пьян, — повесил плащ и шляпу на лосиные рога у входа и оказался в коричневой спортивной куртке, белый крахмальный воротничок торчал из нее, напоминая, что пока еще воскресенье.
Облокотившись на стойку, коротышка приблизил свое лицо к лицу хозяина и громким шепотом рассказывал, видимо, анекдот. Я слышал только: «А он говорит: я — соци, ты — наци, а кто же тогда просто свинья? А?»
Хозяин захохотал так, что на стойке задребезжали стаканы. Он, видно, был из тех, кому покажи палец и он уже покатывается со смеху. Глаза его, черные и блестящие, напоминали маслины. Лицо — почти красивое, только слегка подпухшее. Не от старости, — ему было не более сорока. Может быть, от болезни. Или от пива?
Не знаю, почему я так во все входил и думал о пустяках, о том, что меня вовсе не касалось. Да, я никак не мог думать, что это меня касается, когда усаживался за столик в этой почти пустой кнайпе, — только в углу шепталась парочка.
— Садись, Франц, — хозяин уже знал, как его зовут, — твой друг тоже будет айсбайн?
— Будет, будет! — радостно подтвердил Франц. У него было лицо смышленого и разбитного малого.
Хозяин, припадая на правую ногу — значительно заметнее, чем я, — принес нам свинину и пиво.
— Тебе никто не помогает? У тебя же — дело! — льстиво сказал Франц: он, видимо, имел подход к каждому.
— Был помощник. Обучил его, одел, приютил… Для кого? Для фельдмаршала Бока! Получил повестку и — хайль Гитлер — уже берет Минск! А где брать обыкновенного услужающего?
Я набросился на свинину: от пива я захмелел, но все слышал.
Франц продолжал тоном доброго советчика:
— Все же поискал бы. Куда ж тебе самому!
— Да где найдешь такого, чтобы и повестка его не брала! — отмахнулся хозяин.
Я не прислушивался дальше, углубленный в свое.
Значит, я был здесь раньше. Может быть, не только тогда, когда мама оттаскивала меня от песочных часов у двери. Мне казалось, что позднее я был здесь с отцом. Он тут с кем-то встречался, с кем-то говорил… А может быть, я это сейчас придумал?
Франц между тем не закрывал рот ни на минуту.
— Значит, так, — торопился он, наскоро прожевывая кусок, — один шибер [4] из провинции приехал в Берлин. Зашел в ресторан Кемпинского и спрашивает обера…
4
Спекулянт (нем., жарг.).
Я не слушал, в голове затуманилось, мне казалось, что я снова сижу, уткнувшись носом в отцовский пиджак, и слышу, — и это очень странно! — как чей-то голос с берлинским диалектным произношением обстоятельно сообщает:
— Значит, так… Одна дама имела любовника…
Я открыл глаза. Франц сидел на высоком табурете у стойки и, тыча пальцем в грудь хозяина, продолжал:
— Они встречались у зубного врача…
Он никак не мог довести до конца свой анекдот: дверь открылась, вошла немолодая пара.
Видно было, что они уже повеселились и выпили, а сюда забрели, как сказал муж, «чуточку добавить, для полной меры»…
Она махнула на него своей соломенной шляпкой, которую держала в руках:
— Знаем твою меру: придется зайти еще не в одно место.
И пояснила нам:
— Мы сегодня празднуем: наш сын стал ефрейтором.
— А, ваш сын сражается в России? — спросил Франц.
— Нет, — ответила она простодушно, — он, слава богу, во внутренних войсках.
— На охране военных объектов, — дополнил отец солидно.
Я плохо помню, что было потом. Вероятно, я засыпал и просыпался, и уже наступал «полицейский час», и хозяин спешно выпроваживал всех из помещения.
И вот тут узкая дверь направо открылась, и оттуда вышел молодой человек, ну немного только постарше меня, в кожаной куртке, наброшенной на плечи.
— Восемь десяток… — сказал он небрежно, — налей мне…
Он с ходу опрокинул в себя кружку пива, потому что хозяин уже психовал: как бы его не прищучили за нарушение «полицейского часа».
— Надо же вот так, одному, садить и садить целый вечер, — бросил ему вслед хозяин.
— Он, наверное, хороший стрелок? — тотчас спросил Франц со своей назойливой манерой; он уже расплачивался.
Хозяин не ответил.
«Значит, там у них тир, — подумал я, — странно, что не слышно выстрелов. А впрочем, ведь это мелкокалиберки…»
Я тут же забыл об этом, к чему мне? А тиры были во многих пивных.
Потом я сидел на скамейке какого-то бульвара, и мне было очень хорошо: я не думал ни о чем, просто сладко дремал, ночь была теплая, и небо очистилось, голубая звезда светилась в нем спокойно и обещающе.