Шрифт:
Глава 1
Ставки сделаны
– Почему они все время бьют в эту чертову гору? – с раздражением произнес Макс, после того как в Ле-Пог ударило сразу три молнии.
Аня усмехнулась – про себя, чтобы не задевать Макса, который и так был сильно напряжен. И ворчлив гораздо более обычного. Впрочем, и ситуация-то была куда как необычна, мягко говоря. Но с поручениями Сержа всегда так. И потом, разве она не сама этого хотела? Хотела, конечно, но… Хотеть – это одно, а на деле, если хорошо подумать, то это же сумасшедший риск, прямо безумие какое-то. Хотя теперь уж поздно
«Ставки сделаны, господа. Ставок больше нет», – вспомнила она дежурную фразу крупье, которую слышала в Монте-Карло. Она все-таки побывала в знаменитом казино, как и мечтала. Монте-Карло… Кажется, это было сто лет назад. И вот теперь она здесь. Может быть, хорошо, когда не все мечты сбываются? На этот раз, похоже, перебор с адреналином. Аня тихонько вздохнула. Кстати, в самом деле, почему молнии бьют в Монсегюр просто пучками?
– Чертова гора? – переспросила она. – Вроде бы должна быть, скорее, святой. Или нет?
– Ну да, – согласился Макс, – эти катары от черта-то как раз и бегут, думают только о спасении души своей драгоценной. В голове у них – мысли о вечной жизни.
Аня молча слушала.
– Я понимаю теперь, почему они все тут, в Средневековье, так озабочены «жизнью будущей», – добавил Макс.
– Почему же? – спросила Аня рассеянно, думая о своем.
– Потому что та жизнь, которой они здесь живут, – это не жизнь.
Аня посмотрела на Макса, едва различая его лицо. Они сидели без света, чтобы не привлекать внимания кого бы то ни было: ни катаров, ни добрых католиков, ни, боже сохрани, рыцарей, обложивших замок и после одиннадцатимесячной осады готовящихся, наконец, к штурму. Штурму, только подумать! При виде Монсегюра, вознесшего свои стены на вершине высокой и крутой, с почти что отвесными склонами, горы Ле-Пог, сама мысль о штурме казалась абсурдной.
– Неудивительно, – продолжал разглагольствовать Макс, – что они все время думают о смерти. Они просто сжились с ней, воспринимают как старую знакомую. Они уже почти что и не боятся ее, ведь она тут на каждом шагу. Ясно теперь, откуда все эти изображения черепов, скелетов. Смерть все время где-то рядом. А уж о катарах нечего и говорить!
Аня молча кивнула. Разговаривать не слишком хотелось, тем более что вставить свою реплику в поток рассуждений Макса было не так-то просто. Макс был верен себе. Впрочем, его это, наверное, успокаивало. А спокойствие сейчас необходимо, хотя… Какое уж тут спокойствие! Жар возбуждения буквально бушевал в жилах. Да, она склонна к опасным авантюрам, но не зашла ли она на этот раз слишком далеко? Хотя ведь это все не ради развлечения.
Время тянулось томительно медленно – приходилось ждать. Серж настаивал на том, что непременно нужно дождаться темноты.
– Имейте в виду, – говорил он, – что темнота будет действительно полной. Тем, кто живет в XXI веке, это непривычно, сейчас всегда где-нибудь что-нибудь да светится.
– Даже в лесу? – спросил иронически Макс. Нашел с кем иронизировать!
– Даже в лесу, – ответил Серж совершенно серьезно. – Где-то ведь все равно есть города, и они подсвечивают небо. Небо светлее, гораздо светлее, чем в те времена. Общий световой фон заметно ярче. Вы даже не представляете себе, как темно было тогда.
От этого «тогда» Аня вздрогнула. Для них с Максом – это теперь. В год 1244-й от Рождества Христова.
Она оттянула рукав и взглянула на черный браслет на левом запястье. Это – единственное, что соединяло с их родным временем.
– Ты же знаешь, – нехотя начала она, – что катары считали окружающий мир царством зла и страдания, вырваться из которого, то есть умереть, значило спастись. Освободить душу от телесных оков и обрести блаженство. Слиться с Богом. Они это называли «благой кончиной».
– Ну конечно, – ворчливо согласился Макс, – якобы Бог не мог создать этот мир, потому что этот мир – ад, а Он – Бог любви, и потому никак не мог сотворить подобное. И тело – это тоже творение преисподней, потому что это – тюрьма для души, которую Он создал. Мол, все телесные отправления – это от сатаны, а душа – она чистая, не писает, не какает. Такая, ты ж понимаешь, брезгливость! Далась им эта чистота.
Макс, как всегда, наводил критику. Но Аня понимала, что он прав. Катары были, красиво выражаясь, дуалистами: у них получалось, что Бог и дьявол равнозначны, что они обладают одинаковым могуществом. Якобы только душа и жизнь вечная от Бога, а тело и реальный мир – от дьявола. Но ведь это чушь! Все в этом мире – от Бога. Она вспомнила разговор с Сержем.
– Они, дескать, жили в Аду, – говорил он, крутя в руках золотую зажигалку.
Аня еще удивилась: зачем она ему? Ведь он не курит!
– Какая глупость! Много они понимали… – продолжал он с усмешкой. – Что они знали об аде? «Царство Люцифера»! Оставили бы уж Люцифера в покое. Нечего ему чужие дела приписывать! Люциферу плагиат ни к чему, у него и так хватает забот – уж можете мне поверить!
Аня саркастически улыбнулась при этом воспоминании: Сержу ли не верить?
– Что да, то да, – ответила она на тираду Макса, – они были озабочены совсем не тем, чем люди XXI века.
– Дурь какая-то! – продолжал кипятиться Макс. – Бог дал вам жизнь – живите! Нормальный человек со всем этим не заморачивается.
– Ну, нам-то сейчас есть чем заморачиваться, – возразила Аня. – Уже стемнело. Думаю, пора трогаться.
– Да, – согласился Макс, вглядываясь в то, что казалось полной темнотой. – И как только они что-то тут видели? Темно, как…
Он не договорил. Вздохнув, надел инфракрасные очки и проверил футляр-кобуру с их едва ли не единственным оружием – специальным пистолетом, стреляющим ампулами быстродействующего транквилизатора. Количество ампул, впрочем, было ограниченно. Кроме этого, у каждого из них имелся электрошокер. По словам Сержа, в случае столкновения с рыцарями от него было бы мало проку, но огнестрельное оружие брать было нельзя.
Макс выглянул в окно: на фоне неба, чуть более темный, чем окружающий ландшафт, был едва различим Ле-Пог со стоящим на нем замком. Макс протянул руку во тьму – дождь, похоже, прекратился. Хоть это хорошо.
– А они ничего и не видели, – сказала Аня. – Помнишь, Серж говорил, что в безлунные, беззвездные ночи приходилось надеяться на другие чувства и что у нас такой привычки нет. У нас и слух, и обоняние находятся в угнетенном состоянии, особенно слух, потому что мы живем в очень шумном мире.