Пестрая лента
Шрифт:
И все-таки Попов не признается ни в чем. То есть он не отрицает связи с Медведевой и дружбы с Шевцовым. Не отрицает совместных путешествий, попоек и трат. Отрицает лишь участие в ограблении кассы.
— Да, деньги были. Да, шиковали. Но касса! Грабеж?!! Я этого так не оставлю. Это произвол. Дайте бумагу и ручку — буду писать Генеральному Прокурору.
На следующем допросе Попов заявил, что на вопросы следователя Абрамова отвечать не намерен, что согласен на допрос лишь в присутствии прокурора. И полное отрицание участия в ограблении кассы истринского универмага. Шевцов и Медведева, может, и грабили, но ему, Попову, ничего об этом неизвестно. И так три
Но сама-то кошка знала, чье мясо съела! И чувствовала, что в капкане. И напрягалась, чтобы вывернуться. Да как? И вот на волю посылается записка: надо закопать на даче у Шевцова деньги, а потом навести на них милицию. Пытается передать записку Медведевой:
«Роли должны распределяться так: — говорится в этой записке, — это Володины дела, ты — под влиянием Володи. Я — жертва твоего и Володиного обвинения. Другого выхода нет. Ничего не бойся — он этого заслуживает. Еще раз говорю — на Володю ноль внимания…»
В кабинет Алексея Гургеновича Экимяна привели Попова. Здесь В. А. Бабаянц, следователь Е. А. Абрамов, сотрудник угрозыска В. В. Крутов. Роли распределены. Каждый допрашивает по определенному эпизоду. Фотокопии записок на столе. Сейчас начнется перекрестный допрос.
…На несколько вопросов Попов по-прежнему дает отрицательные ответы.
— Пил, гулял, сорил деньгами. Это в моем вкусе. О кассе ничего не знаю. На преступление я не пойду.
— А вот эти записки о чем говорят? Вы узнаете свою руку?
…Долгое молчание. Потом тихое:
— Ну что ж. Правда, обо всем этом я хотел сказать на суде. Вы же понимаете, что я не всерьез отказывался. Действительно, Шевцов вовлек меня в эту авантюру. Он все организовал, сам взялся все исполнить. Я, верно, помогал кое в чем…
— Ну, это вопрос другой. Суд разберется, кто в чем виноват. Подпишите протокол…
Следствие заканчивается. Преступление в Истре раскрыто. Попов, Шевцов и Медведева признались в предъявленных им обвинениях — в ограблении кассы. Вещественные доказательства бесспорно подтверждают их признания.
И вот начинается судебное заседание в здании Московского областного суда. Председательствует председатель областного суда Н. П. Макарова. Обвинение поддерживает заместитель прокурора области Н. П. Зарубин.
Преступные объединения всегда непрочны. Когда еще «делу» сопутствует удача, когда ощущаются результаты и реальными кажутся иллюзии «сладкой жизни», тут еще держится какое-то согласие. Когда же надвигается возмездие, «благородные жулики» превращаются в неких пауков, заключенных в банку; рушится пресловутый «воровской закон», ибо своя-то рубашка ближе к телу; недавние сообщники становятся сокамерниками и сообвиняемыми, и теперь каждый стремится выплыть, хотя бы утопив для этого своего ближнего…
Такова закономерность зла.
Подсудимые произносили много красивых слов, делали массу выразительных жестов, что в совокупности должно было убеждать судей. В чем же? В том, что более виноват другой. Это составило, собственно говоря, стержень процесса. Попову и Шевцову важно было переложить друг на друга первую роль, то есть роль организатора преступления. Судьям же надо было установить истину — кто же, в конце концов, на самом деле глава преступной группы.
— В нашей семье любили песню. В школе я активно участвовал в самодеятельности. Стал работать — играл в народном театре. Режиссер советовал мне идти на профессиональную сцену, в армии руководитель
Однажды в Истре я познакомился с Медведевой. После концерта она пригласила в гостиницу, где остановился администратор Москонцерта.
Шевцов надолго замолчал. А потом продекламировал:
Как прав был поэт!
«Тьмы низких истин нам дороже Нас возвышающий обман».«С твоими данными ты прозябаешь на периферии! — сказал мне администратор Москонцерта. — Приезжай ко мне, я из тебя сделаю профессионала». Администратора этого звали Евгений Попов…
Знакомство Владимира Шевцова с администратором Москонцерта Евгением Поповым оказалось, по мысли непризнанного гения, роковым. Он наобещал золотые горы, шумный успех и даже собственный оркестр. Разумеется, обещания эти следовали не в деловом кабинете, а за столом, уставленным водкой и закуской. И от картин будущей славы, и от водки голова шла кругом. Настроение омрачало лишь отсутствие денег.
Как-то майским вечером Попов сказал своему новому другу после очередной выпивки:
— Между прочим, мы истратили деньги, которые мне дали для устройства концертов. Казенные, словом, деньги.
— Что же делать?
— Надо достать. Того, что ты занял, мало. Я должен две тысячи…
— Две тысячи! Где ж их взять?
— Это надо обдумать. Я знаю одну кассу…
Чтобы сгладить столь грубое и низкое предложение, тут же заговорил о высоком искусстве, о сценических данных молодого дарования, о радужных перспективах. Старая иезуитская формула «цель оправдывает средства» стала, так сказать, теоретической базой преступления. Ею пытаются подсудимые оправдать и свою вину — дескать, намерения-то были благие…
А бывает ли, чтобы в преступлении, которое само по себе деяние низкое, гнусное, присутствовали высокие мотивы? Отрицать это вообще, думаю, было бы неправильно. Бывает, все бывает! В душу человека, понятно, не залезешь, но в словах Шевцова о сценической карьере, о мечте стать профессиональным музыкантом нет ничего неправдоподобного. Но только, когда благородные стремления трансформируются в преступление, это, если не усугубляет юридическую вину, то вызывает тем большее отвращение. В конце концов более объясним грабеж ради наживы, чем из-за музыки.
Итак, Шевцов объясняет свое падение тем, что был в полной моральной зависимости от Попова, которого искренне обожал. И еще — «желал сыграть роль, как актер» (?!).
Последнее объяснение, конечно, вызывает смех. Дурное влияние Попова скорее всего было. Да только не 15 ведь лет Шевцову, а все 30. Так что же, что толкнуло к пропасти? Мы постараемся ответить на этот вопрос чуть позже, пока же послушаем показания Попова, ибо они проливают некоторый свет на причины того, что случилось.
Попов старше Шевцова лет на десять. У него очень располагающая внешность, хорошие манеры, и особенно выразительны жесты, которыми он сопровождает невыгодные для себя показания соучастника. Ну так искренне пожимает он плечами и так поводит большими глазами, что будто слышишь: «Граждане судьи, вы же видите, что я почти невиновен, — слышите, это поклеп на меня». Впрочем, и слова примерно такие произносятся. Вот только «граждане судьи» не могут этого понять, ибо слова не соответствуют фактам.