Пестрые человечки
Шрифт:
— Стой! — остановила ее Мариша.
— Что такое? — недовольно спросила Аня, но на месте с поднятой ногой замерла.
— Кажется, на кирпиче кровь, — произнесла Мариша. Наклонившись пониже, она сказала: — Ну да, кровь. Девочки, посмотрите.
Подруги наклонились и визуально обследовали кирпич со всех четырех сторон.
— Да, кровь, — согласилась с Маришей Инна. — Наверное, этим кирпичом Симону череп и проломили. Но что же Симон все-таки тут делал? Домой шел?
— Квартира, где жил Симон, находится на пятом этаже, — не согласилась с ней Юля. — Я внизу возле лифта посмотрела. Так что Симону тут делать было решительно нечего.
— Видимо, его кто-то встретил и предложил подняться наверх и поговорить, — сказала Мариша.
— А вещи его где? — неожиданно спросила Аня.
— И в самом деле? — задумалась Мариша. — Может быть, врачи с собой забрали?
— Ничего не поделаешь, придется вступить в контакт с этой Парамонихой, — произнесла Юля.
Подруги спустились вниз и без труда нашли нужную квартиру. Дверь в нее была приоткрыта, и оттуда слышались взволнованные голоса. Если точней, то слышались они попеременно. То мужской, то женский.
— Й-й-й! — тонко выводил женский голос. — И что это на мою голову все валится! Уходи ты, Христа ради, Валерка! Заберут же тебя! Ментам, им что? Им все равно, лишь бы галочку поставить. А ты судимый. Тебя мигом заподозрят!
— Да при чем тут я? — горячо воскликнул мужчина. — Ты, дура, молчи лучше, а то прибью! Тоже начала меня хоронить раньше времени! Соображать нужно, если я сейчас смоюсь, соседушки твои любезные мигом ментам доложат, что я смылся. Нет уж! Тут сидеть буду! Никто не скажет, что я с Симой враждовал! Не было промеж нами ничего! Напротив, я его уважал. И он меня понимал. Ты что, забыла, сколько раз он мне пузырь, чтоб голову с похмелья поправить, выставлял. Что же мне его убивать?
— Не поверят тебе! — продолжала сквозь слезы твердить женщина. — И мне не поверят! Даже если я скажу, что слышала, как Сима сегодня утром с кем-то скандалил. Скажут, пьяная была. Приснилось мне. Или тебя выгораживаю!
Подруги переглянулись.
— Это уже интересно, — прошептала Мариша и решительно толкнула дверь.
Та оказалась незапертой, и подруги ввалились в квартиру как раз в тот момент, когда мужик, окончательно выведенный из себя причитаниями своей сожительницы и ее мрачными прогнозами относительно его будущего, заорал на нее во всю глотку:
— Ты что, дура, и в самом деле меня за решетку упечь хочешь?! Заткни пасть! Тебя же послушать, так мне человека погубить, как два пальца о…
Но тут мужик увидел четверку подруг и от неожиданности замолк.
— Вы кто такие? — наконец выдавил он из себя.
— Вы хозяйка этой квартиры? — спросила у женщины Мариша.
— Ну, я, — кивнула женщина. — Вы тут зачем?
Физиономия у нее была одутловатая и бледная. Волосы всклокочены и пережжены химией. Фигура у Парамонихи тоже была какая-то оплывшая и бесформенная. Ноги сорок второго размера с трудом помещались в растоптанные тряпичные серые тапки на резиновой подошве.
— А сами не догадываетесь? — строго спросила у нее Мариша. — По-вашему, нам тут у вас и делать нечего? И ничего примечательного с вашим жильцом сегодня не случилось, да?
— Ой! — спохватилась женщина. — Вы все четверо из милиции к нам из-за Симы пришли? Простите, я не поняла.
— Все четверо бабы, и все четверо менты! — заржал Валера. — Ну, дела!
— А вы помолчите, — строго обратилась к нему Мариша. — Про вас разговор отдельный будет. Вы ведь судимы в прошлом? За что? За грабеж?
— За глупость его посадили, — затараторила Парамониха. — Дурак он, когда выпьет. Шоколадку мне захотелось. А ларек закрыт был. Вот он ларек и сломал. Валера тогда на грузовике работал. Вот этим грузовиком он ларек и помял. Ну, взяли бы штраф с человека! За что биографию-то портить? Вот теперь все в нос тычут, сидел, сидел! А какой из него преступник? Вы на рожу его гляньте!
— Это потом, — остановила ее Мариша. — Сначала про вашего жильца все подробно расскажите.
— А я что? — Так я ничего не видела! Сима всегда рано так с работы возвращался. Еще и семи не было. Мы всегда с Валерой спим в это время.
— А вот врать нехорошо, — твердо сказала ей Юля.
— Да кто же врет! — вскинулась Парамониха.
— Вас видели! — заявила ей Юля.
Услышав это, Парамониха враз скисла.
— Видели, — пробормотала она. — Ишь, глазастые какие! И не спится им!
— А вам чего в такую рань не спалось? — спросила у нее Мариша. — Зачем жильца вашего подкарауливали?
— Я не подкарауливала! — принялась оправдываться Парамониха. — Не спалось мне! Это верно. А ничего дурного в мыслях не держала.
И на этом месте она зарыдала, а потом слова полились из нее рекой. Как у всех пьяниц, психика у Парамонихи была вконец расшатана. Рыдания перемежались клятвенными заверениями в любви ко всему белому свету и жалобами на свое горемычное существование. В конце концов из на редкость бессвязного рассказа Парамонихи удалось выяснить следующее. Без принятия любимого напитка в виде портвейна «777» или «Агдама» спать ей не спалось. Попросту говоря, она маялась, мучилась и ворочалась без сна.
С вечера они с Валерой выскребли последние копейки, сдали последние бутылки и купили две бутылки самого дешевого плодового вина. Его хватило как раз до утра. Ровно в шесть часов Парамониха проснулась. Голова была чугунной, хмель от плодового вина неожиданно быстро выветрился, и ее мучило тяжелое похмелье после многодневного пьянства. Выпить хотелось смертельно, хотя бы той же самой плодовой гадости. А выпить было нечего.
Парамониха осмотрела внимательным взглядом свое жилище и пришла к неутешительному выводу, что продать или отдать в залог за бутылку вина ей решительно нечего. Из белья осталось лишь дырявое ватное одеяло, самое место которому было на помойке, и две засаленные до невозможности подушки. Конечно, обменять их на вожделенную бутылку не было никакой возможности. Ни одна продавщица их бы не взяла. Побрезговала.
Из меблировки в квартире тоже было негусто. Все, кроме самого необходимого и обшарпанного, было продано и пропито. Поняв эту нехитрую истину, Парамониха затосковала. Впрочем, тосковала она не по утраченным иллюзиям молодости, так и не встреченной ею большой любви и даже не по пропавшим возможностям карьерного роста и учебы. Все это было, но было в другой жизни. Сейчас Парамониха тосковала лишь по пузырю с вожделенной влагой, которая помогла бы ей забыться хотя бы на время в этом жестоком и холодном мире.