Пестрые истории
Шрифт:
Подробнейшие сведения о нем мы имеем благодаря особому жанру мемуарной литературы, основанному на сплетнях и слухах, в которой перетряхивались секреты жизни при французском дворе. Так, из воспоминаний маркиза д’Аржансона [68] мы узнаем, что для мадам Помпадур некий краснодеревщик по фамилии Мижон сотворил шедевр, богато украшенный деревянной резьбой, за что получил в награду тысячу ливров годового дохода. Столь высокая цена награды все же не так уж невероятна, если иметь в виду безумную страсть королевских фавориток швырять деньгами, а также благородное предназначение предмета.
68
Аржансон Марк Пьер (1696–1764), маркиз де — высокопоставленный французский чиновник, деятельный и способный администратор, военный секретарь (1742–1757);
Восприемница королевской любви мадам Дюбарри пользовалась предметом, по стилю подходящим к остальной мебели в спальне: инкрустированное красное дерево, позолоченные подлокотники, крытое сафьяном мягкое сидение.
Герцогиня Ламбаль [69] получила такой подарок от Марии Антуанетты в знак высочайшей милости. Его (подарок) украшала позолоченная резьба по дереву, обивка — кармазинного цвета (ярко-алого), штоф с золотым позументом.
У Екатерины Медичи [70] было два туалетных стула: один обтянутый голубым бархатом, другой — красным. После трагической смерти мужа, Генриха II, она больше не пользовалась ни одним из них. Она заказала третий, распорядившись в знак траура покрыть его черным бархатом,и в продолжение своего печального вдовства только на нем искала облегчения.
69
Ламбаль Мария Тереза Луиза (1749–1792) — близкая подруга королевы Марин Антуанетты; до конца осталась верной монархии и отказалась присягнуть новой власти, растерзана толпой. — Прим. ред.
70
Екатерина Медичи (1519–1589) — королева Франции с 1547 г., супруга Генриха II; имела четырех сыновей, трое из которых стали французскими королями: Франциск II, Карл IX и Генрих III. — Прим. ред.
По-видимому, туалетный стул при французском дворе играл такую же роль, что и камин в буржуазных семьях: вкруг него собирались для доверительного общения члены семьи и гости. Сын Людовика XIV, великий дофин, любил, чтобы его в это время развлекали. Супруга герцога Орлеанского Луиза (Лизелотта), принцесса Палатинская, немка по происхождению, страдавшая эпистолярными приступами, пишет в одном из своих писем, что герцог по таким торжественным случаям приглашал и ее вместе с другими дамами, однако прием проходил в границах приличия,потому что дамы стояли, повернувшись спинойк герцогу, пока он корчился на стуле.
(Каким образом трактовались приличия при французском дворе — тому хорошим примером может служить письмо все той же Лизелотты, датированное 25 августа 1709 года. Она пишет о престолонаследнике: «Я чуть было не закатила ему пощечину, потому что у него была такая привычка: когда кто-нибудь присаживался, он в шутку подсовывал ему под заднюю часть кулак с выставленным кверху мизинцем». В ее же письме от 18 января 1693 года содержится отчет о тонах,обычных для ее семейного круга. Супруг ее, герцог Орлеанский, и сын, будущий регент Франции, соревновались друг с другом на тот предмет, что позднее стал привлекать приверженцев в клуб «Свободных ветров». Концерт происходил в присутствии герцогини, и она тоже поучаствовала в нем парочкой звуков).
О герцоге Вандомском, знаменитом полководце, Сен-Симон пишет в своих мемуарах:
«В походе он вставал поздно, садился на стул с дыркой, на нем же занимался своей корреспонденцией, отдавал приказы и распоряжения. Старшие офицеры и знатные особы именно в это время стремились к нему на прием.
Он совершенно приучил офицерский корпус к этому бесчестию. Тут же завтракал, по большей части с двумя-тремя наперсниками, во время еды сразу же и облегчался, и всегда в присутствии большого собрания зрителей. Когда наступал день бритья, ту же подставную посудину употребляли для взбивания пены. По его мнению, это было доказательством приверженности его пуританской морали, достойной древних римлян, и в немалой степени служило к отбитию охоты к роскоши у других».
Своеобразная церемония вокруг стула нуждается в объяснении. Не считая публичности, в условиях которой протекало туалетное восседание, современный человек, пожалуй, призадумается: а с чего бы это высокопоставленные
А с того, что чрезмерными застольными возлияниями они так портили свои желудки, что желаемого результата могли достичь только с помощью особых пилюль. Таким аптечным средствам также существовало утонченное именование — m'edicine.Попросту — слабительное.
Эти самые m'edicine встречаем в самом странном на свете любовном письме. Генрих IV писал своей любезной маркизе де Вернейль [71] :
«Mon menon, еще сегодня намереваюсь принять m'edicine с тем, чтобы по наступлении облегчения души моей быть к твоим услугам во всем. Нет у меня иного желания, как, угождая тебе, сохранить твою любовь, знаменующую полноту моего счастья. Вдали от тебя меня убивает скука. Дай мне Бог увидеть тебя прежде, чем опадут листья с дерев. Небо с тобою, драгоценнейшее мое сердце. Миллион поцелуев!»
71
Вернейль (Катрин Анриеттде Бальзак д’Антраг, 1579–1633), маркиза де — возлюбленная Генриха IV с 1600 г., центральная фигура многих дворцовых интриг и заговоров. Герцог де Сюлли, французский государственный деятель, первый министр и личный друг короля, будучи не согласен с намерением Генриха IV жениться на честолюбивой и алчной маркизе д’Антраг, в присутствии короля разорвал его брачное обещание. Когда пораженный дерзостью этого поступка король воскликнул: «Я полагаю, сударь, что вы лишились рассудка!», — Сюлли будто бы ответил: «Вы правы, сир, я лишился рассудка, и дай Бог, чтобы во Франции это случилось со мной одним». — Прим. ред.
Необычная, но вполне королевская идея: слабительным разгонять серые тучи скуки и на туалетном стуле лелеять розовые мечты любви.
Простой буржуа не мог, конечно же, совать свой нос в дела великих. Он принимал к сведению культ туалетного стула отчасти из верноподданнических чувств, отчасти подчиняясь силе обстоятельств. Нашелся, однако, некий безымянный автор времен Людовика XIV, сочинивший пасквиль, в котором он воспользовался случаем высмеять драгоценный предмет и несколько притушить сияние славы вокруг стула с дыркой.
Книжица сия называется так: «Повествование об истории любви императора Марокко к вдовствующей принцессе де Конти» (Кельн, Пьер Марто, 1700). Следует знать, что никакого Пьера Марто из Кельна не существовало и в помине, просто безымянные авторы того времени называли в качестве издателя любое понравившееся им имя и место издания. Книжка эта, естественно, представляет собой памфлет. Упомянутый в названии марокканский император, его имя Мулей Измаил, желает, помимо военных успехов, обрести славу и по части отцовства. В его гареме родилось восемьсот детей.Возможно, их было больше, только детей марокканского императора считали по количеству мальчиков, девочек в счет не принимали. Автор под именем вдовствующей принцессы Конти выво-дит побочную дочь Людовика XIV, родившуюся от герцогини де Лавальер [72] .
72
Лавальер (Луиза Франсуаза Лабоме ле Блан, 1644–1710), герцогиня де — фаворитка французского короля Людовика XIV. Она не отличалась особенной красотой и даже несколько прихрамывала, но своей грациозностью, приветливостью, искренней любовью очаровала короля. От Людовика XIV имела четырех детей, двое из которых умерли в младенчестве. В 1674 г., потеряв надежду вернуть себе любовь короля, постриглась в монахини в монастыре кармелиток в Париже под именем Луизы ла Мизернкорд. — Прим. ред.
О самой любовной истории речи нет, я просто следую за автором там, где он повествует о восшествии султана, то бишь императора, на седалище.
Когда марокканский император ощущал приближение великого момента, народу об этом возвещали 12 трубачей, 12 барабанщиков и 12 дударей. В городе немедленно останавливалась всякая работа. Из дворца выходило торжественное шествие и направлялось к закрытой со всех сторон расшитым золотом шатром ложе. Впереди всех шествовал придворный, несший над головой трон. Другой придворный, проникшись важностью момента, держал над ним зонтик. Следом за ним — четыре министра во всем белом, а за ними сам султан. В ложе султан размещался на троне и в окружении министров восседал около получаса. А с башни все это время гремела музыка. О наступлении самого события народу возвещало полотенце, взвивающееся на флагштоке, при появлении которого народ впадал в радостное неистовство. По окончании процедуры народ принимался за работу, а султан с эскортом возвращался во дворец.