Пестрые рассказы
Шрифт:
17
«Фриних испуган, как петух», — эта пословица применяется к людям, попавшим в бедственное положение. Драма трагика Фриниха «Взятие Милета» заставила афинян проливать слезы, и за это они приговорили к изгнанию испуганного и растерявшегося Фриниха. [415]
18
Сицилийский тиран Дионисий [416] высоко ценил искусство трагических поэтов и сам сочинял трагедии; к комедии он относился отрицательно, потому что не понимал толку в смехе.
415
Трагедия «Взятие Милета» посвящена расправе персов с восставшими милетскими греками; согласно
416
Речь идет о Дионисии Старшем.
19
Клеомен в свойственной лаконянам манере говорил о Гомере, что он поэт для лакедемонян, так как зовет к оружию, а о Гесиоде, что тот — поэт илотов, [417] так как приглашает обрабатывать землю. [418]
20
Житель аркадского города Мегалополя, некий Керкид, перед смертью говорил своим опечаленным домашним, что охотно расстается с жизнью, ибо надеется встретить на том свете из философов Пифагора, из историков Гекатея, из музыкантов Олимпия, из поэтов Гомера. Сказав это, Керкид, как передают, умер.
417
См. прим. [115].
418
«Илиада» Гомера прославляла военную героику, а «Труды и дни» Гесиода посвящены земледельческому труду.
21
Если в Киленах кто-нибудь вблизи кожи фригийца заиграет на флейте фригийские напевы, она начинает двигаться, а при звуках песен в честь Аполлона кожа не шевелится, словно глухая. [419]
22
Птолемей Филопатор воздвиг Гомеру храм; внутри этого храма великолепно поставил великолепную статую сидящего поэта и окружил ее городами, оспаривающими друг у друга честь называться его родиной. Живописец же Галатон изобразил, как Гомер извергает пищу, а остальные поэты стараются это подобрать.
419
Согласно мифу, фригийский силен Марсий вступил в музыкальное состязание с Аполлоном и был побежден. В гневе на дерзость Марсия Аполлон снял с него кожу и повесил ее в пещере вблизи Килен. Кожа шевелилась при звуках флейты, так как Марсий считался изобретателем и воплощением этого вида искусства, кифаристике же, представляемой Аполлоном, он был чужд и враждебен.
23
Лакедемонянин Ликург, сын Евполия, стремился приучить своих соотечественников к справедливости, но вот как был за это вознагражден: Алкандр, передают некоторые, выбил ему глаз, нарочно запустив в него камнем; по мнению других, Ликург лишился глаза потому, что его ударили палкой. Этот рассказ используется применительно к людям, стремившимся к одному, а достигшим противоположного. Эфор сообщает, что Ликург кончил свои дни нищим изгнанником.
24
Оратор Ликург ввел закон, запрещавший женщинам отправляться на мистерии [420] в повозках, запряженных парой лошадей; нарушившая его подвергалась большому штрафу. Первая, кто ослушалась этого закона, была жена Ликурга; ее обязали уплатить штраф.
Закон Перикла признавал афинским гражданином только человека, оба родителя которого были афинскими гражданами. После этого нововведения Перикл лишился законных сыновей; у него остался только незаконнорожденный сын Перикл. Конечно, намерения законодателя не соответствовали тому, к чему привели для него самого впоследствии.
420
Под мистериями подразумеваются Элевсинские мистерии, посвященные богиням Деметре и Коре.
Афинянин Клисфен первым ввел такую меру наказания, как остракизм, [421] и первым был к нему приговорен.
Залевк, законодатель
421
Остракизм — установление, в силу которого гражданин Афин по решению народного собрания мог быть удален в изгнание на десять лет.
25
Поэт Пиндар пять раз состязался в Фивах с Коринной и неизменно, так как слушатели были невежественны, был признан побежденным. Желая упрекнуть фиванцев в том, что они чужды Муз, Пиндар стал звать Коринну свиньей.
26
Диоген из Синопы был всеми покинут и одинок: из-за бедности он никого не мог принимать, а другие не хотели оказывать ему гостеприимство, страшась его страсти обличать и вечного недовольства словами и поступками ближних. Вынужденный питаться листьями, — это только и было у него — Диоген впал в уныние. Однажды, когда он закусывал хлебом, прибежала мышь и стала лакомиться падающими на пол крошками. Диоген внимательно наблюдал за ней, затем улыбнулся, повеселел и сказал: «Этой мышке ни к чему все афинские роскошества, ты же печалишься из-за того, что не можешь трапезовать с афинянами». С этих пор Диоген обрел ясность духа.
27
Тело Сократа, говорят, было крепко и выносливо. Подтверждением этому служит то обстоятельство, что, когда повальная болезнь косила афинян [422] и люди умирали или лежали при смерти, один только Сократ остался здоров. Какая же в столь сильном теле должна была быть душа?!
28
Один только раб Ман сопровождал Диогена, когда тот покинул родину, [423] но и он не ужился с ним и убежал. На уговоры во что бы то ни стало отыскать беглеца Диоген говорил: «Не позорно ли то, что не Ман нуждается в Диогене, а Диоген в Мане?» Раб этот во время скитаний попал в Дельфы; там его разорвали собаки, и таким образом он понес наказание за бегство от хозяина.
422
Повальная болезнь — страшная эпидемия чумы, вспыхнувшая во время Пелопоннесской войны.
423
Покинул родину — т. е. переселился из Синопы в Афины.
29
Надежды, — говорил Платон, — сны бодрствующих.
30
Мать Александра, Олимпиада, узнав, что ее сын долгое время лежит без погребения, горестно застенала и навзрыд заплакала. «Дитя, — сказала она, — ты стремился к доле небожителей в горних высях, ныне тебе отказано даже в том, что получают все люди на земле, — в могиле». Так, жалуясь на судьбу, Олимпиада укорила сына за гордыню.
31
Ксенократ из Халкедона, Платонов ученик, был человеком добросердечным и испытывал не только любовь к людям, но и сострадание к неразумным тварям. Как-то, когда Ксенократ отдыхал под открытым небом, на колени к нему сел воробей, которого преследовал ястреб. Ксенократ с радостью дал ему приют и укрывал до тех пор, пока ястреб не улетел прочь. Когда опасность миновала, он раздвинул складки одежды и выпустил воробья, сказав, что не предал ищущего защиты.
32
Ксенофонт упоминает [424] о том, что Сократ однажды вел беседу с прекрасной гетерой Феодотой. Беседовал он и с Каллисто, которая сказала ему: «Я, сын Софрониска, сильнее тебя: ведь ты не можешь отбить моих друзей, а я, стоит мне захотеть, могу переманить к себе всех твоих». «Вполне понятно, — ответил Сократ, — ибо ты ведешь их под гору, я же заставляю взбираться к добродетели, а это крутая и непривычная для большинства дорога».
424
Воспоминания о Сократе, III, 11; см.: Ксенофонт Афинский. Сократические сочинения. (Перевод Соболевского, 1935).