Пьесы и пьески

Ермак Александр Николаевич

Гоша:

– И пололигархства.

Вера:

– Гоша.

Отец:

– Пололигархства?

Мама:

– Берем-берем.

Бабушка:

– Зачем отказывать хорошим людям.

Генрих с порога улыбаясь:

– Я птицей, я стрелой (уходит) я пулей…

Вера:

– Ушел…

Как долго нет его.

Гоша:

– Ты че? Он только ж вышел.

Бабушка:

– И я любила…

Мама:

– Я ждала…

Отец:

– Ну вот и дождалась. (обнимает ее, тихо себе говорит) Зятек, чай, тестя не обидит. В свой парк автомобильный примет. И пересяду с грузовика да в лимузин, в калашный ряд. (развязывает маму) Значит, сегодня свадьба… Что ж, жена, скажу тебе такие видел свадьбы из окна машины. Гостей-полтыщи, оркестр, трубы, барабаны, слоны и даже гамадрилы…

Коля:

– Так, я тогда за этим… за попом. Чтоб честь по чести припечатал (быстро уходит) И Геру провожу, чтоб кто здесь не обидел.

Вера:

– Сегодня… Ах, мне же платье нужно под венец. Сейчас же. И что-то на ноги…

Мать снимает смирительную рубашку:

– Возьми мое. И чистое и белое…

Бабушка достает из-под себя авоську:

– Фату, как без фаты…

Гоша разувается, подает калоши:

– Вот только выдали и муха не сидела…

Отец:

– Ну, вот еще. Жених он, если настоящий олигархов сын, должон с ног до головы тебя одеть по лучшей моде. Я из окна машины видел таких специальных магазинов полтыщи. Там в окнах невесты в белье тончайшем, все шелк и кружева, и платья, юбки все из газа, и туфли с брилиантною окрошкой, и ожерелья, эти… диадемы…

Вера отдает обратно рубашку, «фату», калоши:

– Спасибо, мама, бабушка, ты – Гошка, верная подруга. Я не могу оставить без одежды вас. Дождусь любимого. Одену то, что он захочет.

Отец:

– Вот это правильно. Пусть дарит, одевает. Мы вас так любим одевать. (тихо)

А раздевать уж как…

Мама Веры, накидывая рубашку, отцу:

– А ты мне что дарил на свадьбу?

Отец:

– Как что?

Бабушка:

– Дочь – миленький подарок…

Отец:

– Так подарю еще, все выбирал, пока не выбрал (обнимает маму Веры, тихо)

Зятек

поможет мне и с этим, что-нибудь подкинет…

Гоша обувается:

– И муха не сидела…

Звучит милицейская сирена. Гоша вздрагивает:

– Что это? Что? Уже? За мной? Да верну я их, честно, я верну (снова снимает калоши, быстро протирает и уходит с ними в руках)

Вера смотрит ей вслед:

– Вот те раз. А сказала, что выдали.

Мама:

– Психоз-вульгариус.

Папа:

– Клептоманство. Я из окна машины таких видал пол-тыщи. Бывало даже в соболях да в кольцах подойдет, прикурить попросит, а сама раз одной левой колесо отвинтит. Хоть у нее в квартире этих колес уже как на нашей автобазе…

Бабушка:

– Дура-то, она, конечно. Но не воровка, Гошка. Нет.

Вбегает Гоша в калошах:

– Олигархыча забрали!

Вера:

– Как забрали?

Бабушка:

– За что?

Мама:

– Куда?

Отец:

– В кутузку?

Гоша:

– Коля догнал его и с ножом напрыгнул.

Вера:

– Что с Генрихом?

Гоша:

– Да жив. Не ранен даже.

Вера:

– Коля напрыгнул… С ножом… Не может быть.

Мама:

– Психоз-вульгариус.

Вера берет паяльник:

– Ах, значит, распаялся Коля… Генрих, наверное, его на время лишь облагородил… Все снова. Все опять.

Гоша:

– Милиция шумит, мол, кто зачинщик. Коля а то молчит, то матерится. А Генрих на себя вину всю принял. Так и сказал, мол, на Колю бросился из ревности. И отвечать готов, только б Колю из жизни честной не изымали. Чтоб продолжал он на заводе творить добро на радость всем.

Вера:

– О, Генрих благородный.

Бабушка:

– Ой, дурак.

Мама:

– Психоз-вульгариус.

Папа:

– Да я таких видал пол-тыщи. Он ведь как, он стырит миллион, а сядет как за кражу кошелька. С месяц отсидит в кутузке персональной, с унитазом золотым, с меню на каждый день: пирожное, морожное, пиво-воды. И выйдет. На свободу. Да с чистой совестью потом миллионерит нас всех по эти самые, по эти… помидоры. Не поняли, глупехи, ведь это он, чтоб Верку поиметь и не жениться, чтоб капитал свой сохранить единолично…