Пьесы в прозе
Шрифт:
Я спокойна. Вернешься жив.
Ревшин.
А вы сидите в светлице и будьте паинькой. Я еще днем забегу. Дайте лапочку.
Оба уходят направо, а слева неторопливо появляется Вера. Она тоже молода и миловидна, но мягче и ручнее сестры.
Вера.
Здравствуй. Что это происходит в доме?
Любовь.
А что?
Вера.
Не знаю. У Алеши какой-то бешеный вид. Они ушли?
Любовь.
Ушли.
Вера.
Мама на машинке стучит, как зайчик на барабане.
Пауза.
Опять
Любовь.
У меня есть тоже обновка.
Вера.
А, это интересно.
Любовь.
Леонид вернулся.
Вера.
Здорово!
Любовь.
Его видели на нашем углу.
Вера.
Недаром мне вчера снился.
Любовь.
Оказывается, его из тюрьмы выпустили раньше срока.
Вера.
Странно все-таки: мне снилось, что кто-то его запер в платяной шкап, а когда стали отпирать и трясти, то он же прибежал с отмычкой, страшно озабоченный, и помогал, а когда наконец отперли, там просто висел фрак. Странно, правда?
Любовь.
Да. Алеша в панике.
Вера.
Ах, Любушка, вот так новость! А занятно было бы на него посмотреть. Помнишь, как он меня всегда дразнил, как я бесилась. А в общем, дико завидовала тебе. Любушка, не надо плакать! Все это обойдется. Я уверена, что он вас не убьет. Тюрьма не термос, в котором можно держать одну и ту же мысль без конца в горячем виде. Не плачь, моя миленькая.
Любовь.
Есть граница, до которой. Мои нервы выдерживают. Но она. Позади.
Вера.
Перестань, перестань. Ведь есть закон, есть полиция, есть, наконец, здравый смысл. Увидишь: побродит немножко, вздохнет и исчезнет.
Любовь.
Ах, да не в этом дело. Пускай он меня убьет, я была бы только рада. Дай мне какой-нибудь платочек. Ах, господи... Знаешь, я сегодня вспомнила моего маленького, -- как бы он играл этими мячами, -- а Алеша был так отвратителен, так страшен!
Вера.
Да, я знаю. Я бы на твоем месте давно развелась.
Любовь.
Пудра у тебя есть? Спасибо.
Вера.
Развелась бы, вышла за Ревшина и, вероятно, моментально развелась бы снова.
Любовь.
Когда он прибежал сегодня с фальшивым видом преданной собаки и рассказал, у меня перед глазами прямо вспыхнуло все, вся моя жизнь, и, как бумажка, сгорело. Шесть никому не нужных лет. Единственное счастье -- был ребенок, да и тот помер.
Вера.
Положим, ты здорово была влюблена в Алешу первое время.
Любовь.
Какое! Сама для себя разыграла. Вот и все. Был только один человек, которого я любила.
Вера.
А мне любопытно: он объявится или нет. Ведь на улице ты его, наверное, как-нибудь встретишь.
Любовь.
Есть одна вещь... Вот, как его Алеша ударил по щеке, когда Миша его держал. Воспользовался. Это меня всегда преследовало, всегда жгло, а теперь жжет особенно. Может быть, потому, что я чувствую, что Леня никогда мне не простит, что я это видела.
Вера.
Какое это было вообще дикое время... Господи! Что с тобой делалось, когда ты решила порвать, помнишь? Нет, ты помнишь?
Любовь.
Глупо я поступила, а? Такая идиотка.
Вера.
Мы сидели с тобой в темном саду, и падали звезды, и мы обе были в белых платьях, как привидения, и табак на клумбе был, как привидение, и ты говорила, что не можешь больше, что Леня тебя выжимает: вот так.
Любовь.
Еще бы. У него был ужасающий характер. Сам признавался, что не характер, а харакири. Бесконечно, бессмысленно донимал ревностью, настроениями, всякими своими заскоками. А все-таки это было самое-самое лучшее мое время.
Вера.
А помнишь, как папа испуганно говорил, что он темный делец: полжизни в тени, а другая половина зыбкая, зыбкая, зыбкая.
Любовь.
Ну, это, положим, никто не доказал. Лене просто все очень завидовали, а папа вообще считал, что, если заниматься денежными операциями, ничем, в сущности, не торгуя, человек должен сидеть либо за решеткой банка, либо за решеткой тюрьмы. А Леня был сам по себе.
Вера.
Да, но это тоже повлияло тогда на тебя.
Любовь.
На меня все насели. Миша сидел всей своей тушей. Мама меня тихонько подъедала, как собака ест куклу, когда никто не смотрит. Только ты, моя душенька, все впитывала и ничему не удивлялась. Но, конечно, главное, я сама: когда я по нашим свиданиям в парке представляла себе, какова будет с ним жизнь в доме, то я чувствовала -- нет, это нельзя будет выдержать: вечное напряжение, вечное электричество... Просто идиотка.
Вера.
А помнишь, как он, бывало, приходил мрачный и мрачно рассказывал что-нибудь дико смешное. Или как мы втроем сидели на веранде, и я знала, что вам до крика хочется, чтоб я ушла, а я сидела в качалке и читала Тургенева, а вы на диване, и я знала, что, как только уйду, вы будете целоваться, и поэтому не уходила.
Любовь.
Да, он меня безумно любил, безумно невезучей любовью. Но бывали и другие минуты, -- совершенной тишины.
Вера.
Когда папа умер и был продан наш дом и сад, мне было обидно, что как-то в придачу отдается все, что было в углах нашептано, нашучено, наплакано.
Любовь.
Да, слезы, озноб... Уехал по делам на два месяца, а тут подвернулся Алеша, с мечтами, с ведрами краски. Я притворилась, что меня закружило, -да и Алеши было как-то жаль. Он был такой детский, такой беспомощный. И я тогда написала это ужасное письмо Лене: помнишь, мы смотрели с тобой посреди ночи на почтовый ящик, где оно уже лежало, и казалось, что ящик разбух и сейчас разорвется, как бомба.