Пьесы
Шрифт:
Он сидит на полу, держа за руку своего засыпающего сына, в то самое время, когда по его вине чьих-то сыновей и дочерей насилуют спидозные зеки. Потом он лежит рядом со своей спящей женой и слушает ее дыхание, а в это время матери и отцы оплакивают своих детей.
Думает ли он об этом? Думает ли он о цене, которая была заплачена за построенную им жизнь?
Нет. Он об этом не думает.
Он думает о том, что его семья, его дети — это настоящий он и это его настоящая жизнь. А все остальные измерения — их как будто не существует. Они где-то там и они никогда
Он научился защищать свою настоящую жизнь от всего плохого, что может с нею случиться.
Он натренировал себя не думать о плохом.
Но есть одна маленькая проблемка.
Эта проблемка называется «вина».
Он виновен во всем том, что он совершил.
Он может легко убедить себя в том, что эти люди, чьими жизнями он питается, сами виноваты. Ну нельзя же быть таким идиотом, чтобы рисковать своим будущим ради зарплаты курьера? Ну нельзя же быть такими идиотами, чтобы воспитать своих детей так, что они ведутся на такие дешевые ментовские разводки. Ребята, это элементарный дарвинизм. Мы просто выбиваем из общества слабаков и лузеров. Мы оказываем услугу обществу. Мы делаем общество сильнее, пуская ему кровь.
Ну или еще как-то он объясняет себе, почему то, что он делает — это хорошо. Может быть, и вообще никак не объясняет. А просто видит деньги — и берет их там, где видит.
Но его вина никуда не исчезает.
Сколь бы бесчувственным не было это человеческое существо, его вина всегда с ним. Он знает, что он виновен.
И рано или поздно эта вина его настигает.
Никакой мистики. Никакой кармы. В жопу карму.
Чистая психология.
Он выстроил крепость вокруг своей семьи. Но невозможно защитить крепость, в которой сидит предатель. И этот предатель — та маленькая, крохотная часть его, в которой прячется его вина.
И даже если эта его часть размером с зернышко, вина прорастает из этого зернышка как ядовитый борщевик и заполняет весь его сад.
Он умело сражается за свою жизнь. Он выкорчевывает эту вину. Вырывает ее с корнем. Но эта неравная битва. Каждое его усилие ослабляет его и усиливает его противника.
Он бежит за подмогой к священнику, психологу, проститутке — ничего не помогает.
Вина побеждает его.
Напряжение нарастает неимоверно. Однажды он входит в своей кабинет, садится за стол, смотрит на хрустальную пепельницу на столе — и пепельница прямо на его глазах разлетается на куски.
Он начинает совершать ошибки. Он больше не управляет своей жизнью. Теперь его вина ведет его.
Его жизнь разрушается.
Внешне все может оставаться без изменений. Он так же ходит на работу. Так же отправляет за решетку невинных ребят. Так же принимает пачки денег от родителей. Так же отгружает килограммы белого порошка из Таджикистана. Так же сидит в своей форме на летучках.
Но он уже готов. За его спиной шепчутся. Они всегда это чувствуют. Это видно со стороны.
И потом происходит какое-то событие. Может быть, его сын становится наркоманом. Или его дочь насилуют мигранты. Или его жену убивают при попытке
Он допускает ошибку, потом вторую, третью. Он платит не тому. Или наоборот, не платит тому, кому нужно было заплатить. И вот уже пухнет где-то папочка с его фотографией на обложке и уже где-то срубили дерево, из которого сделают нары, под которыми его самого будут насиловать спидозные зеки.
Вина — страшная болезнь. Самая страшная, какую только можно придумать.
Во все времена лекари, облегчавшие муки этой болезни, зарабатывали бешеные деньги. Правда, многие из них были шарлатанами и сами мучились от этой болезни.
Целые империи погибали от это болезни. Захватнические войны, геноцид, предательство союзников, нарушение законов и соглашений — все это могло приносить краткосрочную пользу, но в итоге народ был отравлен этой виной и победы оборачивались поражениями.
Посмотри, как кончились все империи. Каждый захват чужой территории оборачивался тотальным поражением для захватчика через 20-50-100 лет. Чем больше территорий захватывала империя, тем хуже жилось ее жителям. Потому что вместе с землями и богатствами они получали и вину.
Вот это было моей работой.
Я разрабатывала лекарство против вины. Против этой смертельной болезни, уничтожающей элиту любого общества. Потому что элита всегда смертельно больна виной.
Я много лет изучала воздействие различных препаратов на человеческий мозг. Поначалу мне казалось, что мозг — не такая уж сложная штука, которой можно легко управлять с помощью химии. Добавили дофамин — и человек удовлетворен. Добавили оскитоцин — человек чувствует себя в безопасности. Добавили серотонин — человек чувствует себя королем мира. Добавили кортизол — человек в ужасе. Четыре кнопки — меньше, чем у флейты Гамлета.
Я думала, что, когда я избавлю человечество от тысячелетнего груза вины, жизнь на планете изменится. Не будет войн. Не будет преступлений. Мы начнем с чистого листа. В конце концов сколько можно тащить за собой нашу вину?
Зачем вы обманываем себя? Мы ищем спасения в религии, но что мы делаем? Что делают все религиозные люди? Таскают у себя на шее орудие пытки с умирающим на нем богом. Они снова и снова обновляют свое чувство вины.
Нас все время объединяют в нации, народы, страны, расы. Зачем? Для того, чтобы взвалить на нас груз коллективной вины.
Вся история искусства — это одна огромная ретравматизация. И ее маховик раскручивается, ее разонанс все сильнее и сильнее. Потому что виной следует расплата, а расплата неизбежно порождает новую вину.
Мне казалось — стоит убрать эту вину, и весь мир впервые за всю историю человечества вздохнет свободно.
Оказалось, все гораздо сложнее. Мозг завел меня в ловушку. Моя собственная вина вошла в мой дом и стала управлять мной.
Я слишком много времени отдавала работе.
Мои отношения в семье разладились. Были определенные сигналы, которые я проигнорировала.