Петербург 2018. Дети закрытого города
Шрифт:
Вета отняла руки от лица, судорожно выпрямилась. На губах засохло безразличное выражение. Она сама не знала, откуда в перехваченном злостью горле брались эти слова. Это были не ее слова и не ее мысли, по крайней мере, Вета никогда бы не стала задумываться над такой чушью.
– Не люблю? – захрипела она. – А эти, которые орут на них и лупят указками по столу. Эти, Лилия, например, думаешь, очень любят их? Обожают, да? Да учитель не для любви нужен!
Запал вышел, и она по-старчески закашлялась, надрывая уставшее горло.
– Не для любви, ага, – глядя в пол,
Она кусала губы, не зная, что сделать – закричать ему в лицо или окатить холодным молчанием с ног до головы. Антон сипло выдохнул.
– Теперь я все понял. Ты расстраивалась не потому, что они тебя бойкотируют, не понимают благих намерений, нет. Ты знаешь, почему рыдала? Просто они оттолкнули тебя – тебя великолепную, умную, прекрасную тебя. Да как они могли, маленькие неблагодарные дряни, как они могли не принять такого высочайшего подарка?
Снова коснулся губ, как будто отряхивал с них крошки, и оторвался от подоконника.
– Ладно, я уйду. Не хочу больше тебе мешать. Если надумаешь уезжать, позвони. Я постараюсь еще раз пробиться к Полянску, чего уж там.
Он шуршал курткой в прихожей, а Вета сидела, скорчившись, чтобы не видеть желтого шара лампы, расплывающегося перед глазами, и знала, что нужно подняться и пойти за Антоном, а не могла себя заставить. Она едва не завыла от этой беспомощной тоски, потому что первый раз в жизни было так – не все равно.
Но встала, оперлась на дверной косяк, сжала зубы. Антон словно ждал этого. Завязал шнурок и распрямился, глядя на нее. Он ждал – продолжения разговора, за который можно зацепиться и не уйти, или слез, или прощения, ну хоть чего-нибудь. И Вета даже знала, какими словами все это надо говорить, чтобы он остался, – она вообще-то много читала в своей прошлой жизни.
– Да, – вздохнула она. – Ты во всем прав. Я никого не люблю. Я не люблю детей. Я считаю, что напрасно трачу время на тех, кто даже не оценит меня. Я побеждала на международных конференциях, а теперь что? Объясняю девятиклассникам, что такое синтез белков? И тебя я тоже не люблю. Скажу даже больше, я тебя презираю за то, что ты бегаешь за мной, как собачонка.
Она зажмурилась, сдерживая предательскую сырость на ресницах, опустила голову и услышала, как хлопнула дверь.
Ночью Вета снова шаталась по городу, покрытому туманным маревом, и даже готова была наткнуться на патруль и просидеть до утра в участке, но, как назло, ни с кем не сталкивалась. Не спала уже вторую ночь – многовато для себя прежней, но приходилось признаваться, что прежняя она осталась далеко за стеной.
Вета думала о девочке из класса, которая умерла. Сколько ей было лет? Что с ней произошло? Спросить бы об этом у самой Жаннетты, но уже не спросишь.
Тяжело плескалась о берег темная Сова, как будто норовила лизнуть ноги Вете, идущей по парапету, как по канату над пропастью. Она думала про город, и в каждой черной тени из подворотни ей чудилось странное существо, эфемерное, как туман, тягучее, как пластилин. Почему
Вета прикрыла глаза. Город – он. Пусть бы это был мужчина. Он ходил бы по тротуарам в час пик, молчал бы, когда его толкали под локоть. Он казался бы таким же, как все, только чуть-чуть прозрачным. Если слишком яркий свет, или если приглядеться посильнее. Но он бы никому не позволил таращиться на него слишком долго.
– Ведь так? – спросила Вета у замершей реки и усмехнулась. Ее голос быстро потерялся в ночных улицах.
Утром она узнала, что умерла Рония.
Глава 17
Главные враги
Тринадцатое сентября
Март поставил перед ним чашку с мутной бурдой, которую торжественно обозвал «кофеем», а у Антона не было сил даже стереть ладонью мокрый круг, оставшийся от чашки.
– У тебя такой вид, как будто всю ночь отчеты начальству писал, – радостно резюмировал товарищ. – Круги под глазами на пол-лица. Правда что ли писал?
Кофе отвратительно пах, Антона и без того мутило. Одним пальцем он отодвинул от себя чашку.
После недавнего раскрытия Март просто расцвел, даже выгладил рубашку. Он получил похвалу от начальства, и все сразу же позабыли об угрозе увольнения, хоть за спиной его так и маячили прогулы да куча нераскрытых дел. Упоенный успехом Март заявил, что теперь-то он быстро расправится со всеми ними.
У Антона не было времени выспрашивать у него, как же все-таки удалось найти убийцу Игоря, да еще и в такие рекордные сроки, ведь там и правда не было ни единственной зацепки. В ту самую ночь они потратили много времени на пустые звонки и объяснения, а потом всем оказалось не до убитого. А потом у Антона не осталось сил, желания и даже интереса, хоть он и видел, как не терпится Марту рассказать. Но сам он первый не начинал, то ли из вредности, то ли из гордости.
Он открыл окна, хоть на улице с утра стояла та еще погодка – склизкая осень с колючим дождем.
– Темновато как-то, – пожаловался Март и вдобавок включил свет.
Антон признался бы, что светлее от бледного желтоватого пятна под потолком не становилось. Мерзкая хмарь на небе делала утро не утром, а скорее промежутком между одной и второй ночью – как подземный переход, где мигают лампы в железных намордниках, где давят стены. По ногам ощутимо тянуло ветром, но вставать и закрывать окна сил тоже не было.
– Ну и как же порешили паренька? – собрался наконец-то Антон, хоть выдавливать из себя слова казалось худшим наказанием.
– А это – самое интересное, – заявил Март, с видом Шерлока Холмса стоя у окна и пытливо вглядываясь в горизонт. – Рано утром он вышел из дома по каким-то своим делам. Знаешь ли, родители там не очень-то за ним смотрели, даже толком не смогли сказать, куда и зачем он пошел. Но утро же, не ночь, вот и отпустили.
– Короче, – попросил Антон, хватаясь за голову. Виски ныли немилосердно.