Петербург
Шрифт:
СЕВЕРО-ВОСТОК
В дубовой столовой раздавалось хрипенье часов; кланяясь и шипя, куковала серенькая кукушка; по знаку старинной кукушки сел Аполлон Аполлонович перед фарфоровой чашкою и отламывал теплые корочки белого хлеба. И за кофием свои прежние годы вспоминал Аполлон Аполлонович; и за кофием - даже, даже - пошучивал он:
– "Кто всех, Семеныч, почтеннее?"
– "Полагаю я, Аполлон Аполлонович, что почтеннее всех - действительный тайный советник". Аполлон Аполлонович улыбнулся одними губами:
– "И
Камердинер знал уже окончание каламбура: но об этом он из почтенья молчок.
– "Почему же, барин, осмелюсь спросить, такая честь трубочисту?"
– "Перед действительным тайным советником, Семеныч, сторонятся..."
– "Полагаю, что - так, ваше высокопрев-ство..."
– "Трубочист... Перед ним посторонится и действительный тайный советник, потому что: запачкает трубочист".
– "Вот оно как-с", - вставил почтительно камердинер...
– "Так-то вот: только есть должность почтеннее..."
И тут же прибавил:
– "Ватерклозетчика..."
– "Пфф!.."
– "Сам трубочист перед ним посторонится, а не только действительный тайный советник..."
И - глоток кофея. Но заметим же: Аполлон Аполлонович был ведь сам действительный тайный советник.
– "Вот-с, Аполлон Аполлонович, тоже бывало: Анна Петровна мне сказывала..."
При словах же "Анна Петровна" седой камердинер осекся.
– "Пальто серое-с?"
– "Пальто серое..."
– "Полагаю я, что серые и перчатки-с?"
– "Нет, перчатки мне замшевые..."
– "Потрудитесь, ваше высокопревосходительство, обождать-с: ведь перчатки-то у нас в шифоньерке: полка-бе - северо-запад".
Аполлон Аполлонович только раз вошел в мелочи жизни: он однажды проделал ревизию своему инвентарю; инвентарь был регистрирован в порядке и установлена номенклатура всех полок и полочек; появились полочки под литерами: а, бе, це; а четыре стороны полочек приняли обозначение четырех сторон света.
Уложивши очки свои, Аполлон Аполлонович отмечал у себя на реестре мелким, бисерным почерком: очки, полка - бе и св, то есть северо-восток; копию же с реестра получил камердинер, который и вытвердил направления принадлежностей драгоценного туалета; направления эти порою во время бессонницы безошибочно он скандировал наизусть.
В лакированном доме житейские грозы протекали бесшумно; тем не менее грозы житейские протекали здесь гибельно: событьями не гремели они; не блистали в сердца очистительно стрелами молний; но из хриплого горла струей ядовитых флюидов вырывали воздух они; и крутились в сознании обитателей мозговые какие-то игры, как густые пары в герметически закупоренных котлах.
БАРОН, БОРОНА
Со стола поднялась холодная длинноногая бронза; ламповый абажур не сверкал фиолетово-розовым тоном, расписанным тонко: секрет этой краски девятнадцатый век потерял; стекло потемнело
Золотые трюмо в оконных простенках отовсюду глотали гостиную зеленоватыми поверхностями зеркал; и вон то - увенчивал крылышком золотоще-кий амурчик; и вон там - золотого венка и лавры, и розаны прободали тяжелые пламена факелов. Меж трюмо отовсюду поблескивал перламутровый столик.
Аполлон Аполлонович распахнул быстро дверь, опираясь рукой на хрустальную, граненую ручку; по блистающим плитам паркетиков застучал его шаг; отовсюду бросились горки фарфоровых безделушечек; безделушечки эти вывезли они из Венеции, он и Анна Петровна, тому назад - тридцать лет. Воспоминания о туманной лагуне, гондоле и арии, рыдающей в отдалении, промелькнули некстати так в сенаторской голове...
Тотчас же глаза перевел на рояль он.
С желтой лаковой крышки там разблистались листики бронзовой инкрустации; и опять (докучная память!) Аполлон Аполлонович вспомнил: белую петербургскую ночь; в окнах широкая там бежала река; и стояла луна; и гремела рулада Шопена: помнится - игрывала Шопена (не Шумана) Анна Петровна...
Разблистались листики инкрустации - перламутра и бронзы - на коробочках, полочках, выходящих из стен. Аполлон Аполлонович уселся в ампирное кресло, где на бледно-лазурном атласе сиденья завивались веночки, и с китайского он подносика ухватился рукою за пачку нераспечатанных писем; наклонилась к конвертам лысая его голова. В ожидани лакея с неизменным "лошади поданы" углублялся он здесь, перед отъездом на службу, в чтение утренней корреспонденции.
Так же он поступил и сегодня.
И конвертики разрывались: за конвертом конверт; обыкновенный, почтовый - марка наклеена косо, неразборчивый почерк.
– "Мм... Так-с, так-с, так-с: очень хорошо-с..."
И конверт был бережно спрятан.
– "Мм... Просьба..."
– "Просьба и просьба..."
Конверты разрывались небрежно; это - со временем, потом: как-нибудь...
Конверт из массивной серой бумаги - запечатанный, с вензелем, без марки и с печатью на сургуче.
– "Мм... Граф Дубльве... Что такое?.. Просит принять в Учреждении... Личное дело..."
– "Ммм... Aгa!.."
Граф Дубльве 8, начальник девятого департамента, был противник сенатора и враг хуторского хозяйства.
Далее... Бледно-розовый, миниатюрный конвертик; рука сенатора дрогнула; он узнал этот почерк - почерк Анны Петровны; он разглядывал испанскую марку, но конверта не распечатал:
– "Мм... деньги..."
– "Деньги были же посланы?"
– "Деньги посланы будут!!.."
– "Гм... Записать..."
Аполлон Аполлонович, думая, что достал карандашик, вытащил из жилета костяную щеточку для ногтей и ею же собирался сделать пометку "отослать обратно по адресу", как...
– "?.."