Петербургские трущобы. Том 1
Шрифт:
«Дело… А, дело! Дело – прежде всего, это, так сказать, наш долг, обязанность», – решил Эмилий Люцианович и поскакал к генеральше.
– Н-ну-с, пани генералова!.. Целую ручку, ножки паньски… Что скажете, моя блистательная фея?
Так начал Дранг, вступая в обольстительный будуар госпожи фон Шпильце. Он был на сей раз в добром юморе и, очевидно, искони пользовался известного рода фамильярностью в отношениях своих к этой особе.
– Фуй! Шилун какой! – скокетничала генеральша, ударив его слегка по ладони. – Хотийт фриштыкать? Вина какого?
– От яствий и пития никогда не прочь, – охотно согласился он, принимая при этой фразе
– Фуи-и, шилун! – еще кокетливее повторила генеральша с примесью какой-то благочестивой укоризны во взоре.
Тотчас же принесли холодный завтрак. Генеральша любила-таки покушать всласть и вплотную, а потому приналегла на снеди и вина свои вместе с прекрасным Эмилием, который во время процесса питания, казалось, сделался еще благодушнее.
– Ну-с, моя прелестная сослуживица, повествуйте на ваших двунадесяти языцех, какое такое у вас дело до меня имеется? – сказал он, откинувшись в глубокую спинку кресла и принимаясь ковырять в зубах.
Генеральша впоследнее улыбнулась игриво-кокетливым образом и тотчас же сообщила себе солидный и вполне деловой уже вид. Она необыкновенно таинственно сообщила ему, что имеет положительные сведения относительно зловредности некоего Бероева.
– Откуда ж вы их имеете? – несколько скептически спросил ее Дранг.
– А через мой агент…
– Хм… В чем же заключается эта зловредность-то?
Генеральша рассказала, будто ее агент давно уже знаком с прислугой Бероева, ходил часто к нему в дом и однажды, то есть на днях, получил от этого Бероева приглашение к участию в подпольном распространении возмутительных воззваний, которые Бероев будто бы намеревается литографировать в своей квартире. Все это показалось Дрангу несообразным как-то.
– Кто это Бероев? – спросил он с прежним скептицизмом.
– У Шиншеев служийт.
– Гм… понимаю! Это, значит, благоверный той дамы, у которой теперь на шейке уголовщина сидит, а в уголовщину эту, кажись, и моя блистательная фея ein bisschen [328] замешана, так ли-с? – прищурился он на нее пытливым глазом.
Генеральшу неприятно передернуло.
– Ну-у, што ишо там? – процедила она с неудовольствием. – Это завсем сюда не идет.
– А нейдет, так чего же вы ждете? Знаете чуть ли не о целом заговоре и молчите, да за мной посылаете! А вы действуйте сами, – ведь не впервой-с?
[328]
Немного (нем.).
– Ай, мне неловко! – замахала руками генеральша.
– Отчего же до этого разу всегда ловко было?
– Ай, как же!.. Тут это дело mit seine Frau! [329] Мне завсем неловко, завсем неловко.
– Н-да-с, то есть вы боитесь, что ваши действия по этой причине не будут приняты в должное внимание, так ли-с?
– Certes mon bijou, certes, comme de raison! [330]
– Понимаем-с! Но если вам неловко, то мне еще неловче: я ведь его не выслеживал, не знаю никаких подробностей, этак, пожалуй, того и гляди, как кур во щи влопаешься.
[329]
С его женою (нем.).
[330]
Так, мой драгоценный, так, правильно! (фр.)
Генеральша объяснила и подробности.
Дранг – руки в карманы – прошелся по комнате и плутовски в упор остановился перед генеральшей.
– Вы уж лучше признайтесь-ка мне, как бы перед либер-готт [331] ! – начал он, следя за движениями ее физиономии. – Бероев-то, должно быть, очень опасен для вас по тому делу, так вы этак… тово… на время устранить его желаете, а иным путем – никоим образом устранить вам его невозможно, не так ли?
Генеральшу снова стало коробить и ежить: она имела дело с очень наглым, очень умным и проницательным господином.
[331]
Богом (нем.).
– Ну, а если бы и так? – пыталась она косвенно согласиться в виде вопроса.
– А коли так, то и работайте сами, как знаете! – откланялся Эмилий Люцианович. – Что я, о двух головах, что ли? За ложный донос – доносчику первый кнут, вы это знаете? Этак-то, коли начнется следствие да откроется настоящее дело – вы думаете, нас-то с вами пощадят за наши заслуги? Нет-с, ваше превосходительство: на казенный кошт полярную географию изучать отправят, в гости к моржам да к пушному зверю на побывку прокатимся! Вот оно что-с!
Генеральша погрузилась в досадливые рассуждения: дело срывается и – того гляди – совсем, пожалуй, лопнет. Скверно! А надобно бы работать поживее, потому что Бероев не дремлет и сильно хлопочет о раскрытии истины запутанного дела.
Дранг меж тем продолжал расхаживать по мягким коврам генеральского будуара и, судя по улыбке, обдумывал что-то небезынтересное.
– Вот что я вам скажу, моя королева! – остановился он перед Шпильце, скрестив на груди свои руки. – Ведь дело с Бероевым, так или иначе, разыграется пустяками, непременно пустяками! Ну, подержат-подержат, увидят, что вздор, и выпустят, даже с извинением выпустят, а я-то что же? Только себя через то скомпрометирую, кредит свой подорву.
Генеральша слушала его во все уши и глядела во все глаза.
– И это еще самое легкое, – продолжал Эмилий Люцианович, – хорошо, если только этим все кончится, а если дело разыграется так, что самого к Иисусу потянут – тогда что? Ведь я, понимаете ли, должен буду все начальство в заблуждение ввести, обмануть его, а ведь это не то, что взять да обмануть какого-нибудь Ивана, Сидора, Петра, это дело обоюдоострое, как раз нарежешься – и похерят меня, раба Божьего, а вы-то в стороне останетесь, вам оно ничего!
– Н-ну? – по обычаю своему, цедя, протянула генеральша.
– Н-ну, – передразнил ее Дранг. – Поэтому, если уж рисковать, так хоть было бы за что. Я ведь материалист, человек девятнадцатого века и в возвышенные чувствования не верую, а служу тельцу златому.
– Н-ну? – повторила генеральша.
– Н-ну, – опять передразнил ее Дранг. – Понять-то ведь, кажется, не трудно! Если уж вам так приспичило во что бы то ни стало припрятать на время Бероева, то выкладывайте сейчас мне пять тысяч серебром – и нынче же ночью он будет припрятан самым солидным, тщательным и деликатным образом.