Петербургские женщины XIX века
Шрифт:
Сватовство, смотрины и свадьба
Инициатива в заключении брака исходила от жениха и его семьи, отец жениха мог обратиться к отцу невесты напрямую. Но чаще для этого приглашали сваху Обычно для первых смотрин выбирали гулянье на Духов день в Летнем саду: жених и невеста могли оценить друг друга, посмотрев издалека и не давая друг другу опрометчивых обещаний. Вот как описывает свои смотрины Ульяна Полилова, героиня повести Полилова «Диван»: «„Он“, так сильно мною любимый Петр Семенович, — он зачастил к Гусевым, днюет там, и за Машенькой, средней дочерью, ухаживает. Каков изменник! Я не поверила бы, если бы услыхала это от кого-нибудь другого, но сестрицам верю, они не солгут.
Кончено! Я завтра иду с маменькой в Летний сад и буду смотреть жениха, которого мне сватает Захарьевна!
Проплакала весь день, но своего решения не изменила.
С трудом поднялась с постели, посмотрела на себя в зеркало. Какая я бледная, глаза вспухли, красные…
Все утро умывалась огуречным рассолом, немного попудрилась; лицо посвежело.
Маменька была до крайности изумлена моим неожиданным решением.
„Позвольте мне, маменька, надеть желтое с прошивками платье“, — спросила я ее.
„Охотно, Юленька, — засуетилась моя старушка, — оно к тебе значительно идет“.
Я это знаю отлично и сама.
Папенька не обманул: вместо испорченной шкипером шляпки купил мне другую, очень красивую, соломенную, кибиточкой, желтым канусом подбитую, а сверху бледная чайная роза приколота. Когда оделась, я снова посмотрела на себя в зеркало и понравилась сама себе.
Черные мои волосы небрежными кудрями выбивались из-под шляпки, лицо хотя было и бледно, но эта бледность делала меня еще интереснее. Платье сидело отлично, а ажурная шаль, бледно-розового цвета, согласовалась с платьем.
Маменька тоже осталась довольна мною и сама помогла завязать мои башмаки.
О, если бы он, злодей, увидел меня сегодня, я уверена, что позабыл бы Машеньку Гусеву, да и других всех.
Когда мы приехали на линейке с маменькой к Летнему саду, у решетки и на набережной стояло очень много народу.
Я скромно опустила глаза и прошла через ворота, где больше всего толпилось мужчин. Медленною лентою двигались вдоль главной аллеи молодые барышни с матерями.
Вдоль всей аллеи, по обеим ее сторонам, плотными рядами стояли женихи со свахами.
Кого тут не было! И военных, и партикулярных, молодых и старых.
В то время как мы, невесты, подвигались одна за одной по аллее, стоящие по сторонам ее мужчины осматривали нас с ног до головы, громко толковали между собою и даже называли нередко ту или другую девицу по имени.
Хотя я опустила глаза книзу, но все-таки исподтишка смотрела на женихов.
Не доходя до конца аллеи, маменька меня дернула за платье и глазами указала направо. В первом ряду я заметила Захарьевну и рядом с нею небольшого роста тучного мужчину лет тридцати.
Белесоватый цвет его волос, а равно и все его лицо с такого же цвета еле заметными усиками и бровями, мне не понравилось.
Он уставился пристально на меня, по указанию свахи, но я прошла мимо, как будто не замечая его.
Пройдя несколько шагов дальше, я взглянула опять направо и обомлела… Передо мною стоял молодой красавец офицер. Наши взгляды встретились; я сразу почувствовала особое к нему влечение и совсем позабыла, что обращаю на себя общее внимание, обернула голову и не спускала глаз с офицера.
Мы еще раз прошли по аллее. Поразивший меня брюнет военный все еще находился на том же месте. Он снова пристально глянул на меня, улыбнулся и сделал мне под козырек.
Я еле помню, что было дальше со мною. Дойдя до Невы, я не пошла обратно, хотя маменька желала еще раз пройтись по аллее. Мы добрались до нашей линейки и сейчас же отправились домой.
Не успели мы немного отъехать, как сзади нашего экипажа раздался лошадиный топот. Точно по чьему-то таинственному приказу, я обернулась и… увидела снова поразившего меня военного кавалера…»
Но если смотрины проходили более успешно и между мужчинами также не возникало разногласий относительно приданого, назначалась следующая встреча, на этот раз в доме невесты.
«Вот как обыкновенно устраиваются браки, — вспоминает Лейкин. — Лишь только жених найдет себе подходящую невесту и сойдется в приданом по росписи, принесенной ему свахой, тотчас же просит у отца невесты назначить день последних смотрин. День назначается, и жених в сопровождении родственников является в дом будущего тестя, который и встречает их… Все садятся, начинается разговор о погоде, о церквах и незаметно сворачивается на торговлю. Здесь, жених, крепись: он должен выказать все свое знание дела. Вскоре является невеста, робко потупляет взор, раскланивается и садится, за нею следом идут мать и сваха. Минут с десять все еще длится разговор, наконец жених встает с места и шепчет отцу невесты: „Мне нужно с вами кой о чем переговорить“. — „Пожалуйте, пожалуйте!“ — отвечает тот, и они уходят в другую комнату. Здесь жених объявляет, с каким намерением он пришел в дом, и спрашивает, все ли то есть за невестой, что означено в росписи. Тесть согласен, ударяет по руке будущего зятя, лобызает его, выводит его перед лицо невесты и объявляет женихом. Все молятся Богу, причем мать невесты и вся женская родня считают за нужное прослезиться. Является бутылка хересу, присутствующие пьют и поздравляют с решением дела. Жениха тоже принуждают выпить; он берет рюмку, прикасается к ней губами и снова ставит на поднос. Великий искус для пьющего человека! Но было бы верхом невежества, ежели бы он выпил всю рюмку, тогда он проиграл бы во мнении родни по крайней мере процентов на двадцать пять. Подают чай. Жених садится рядом с невестой… всеми силами старается быть любезным, хочет сказать что-нибудь дельное, но как ни осматривает потолок и печку в комнате, ища в них вдохновения, все-таки остается нем как рыба, а невесте самой начать разговор неприлично, — сочтется выскочкой, ей еще с малолетства натолковали, что она должна быть скромною и больше молчать. Наконец жених откашливается и спрашивает: „Я вам нравлюсь?“ — „Да…“ — отвечает невеста. — „И вы мне тоже нравитесь. Погодите, мы с вами лихо заживем!“ Снова следует молчание, и будущие супруги снова начинают созерцать — один потолок и печку, а другая — свое платье. Присутствующие выводят их из замешательства и продолжают прерванный разговор о торговле. На другой день отец невесты выходит в лавку, потирает, стоя на пороге, свое брюшко и объявляет соседям, что выдает дочь замуж, выражаясь следующим образом: „А ведь мы вчера дочку-то, Богу помолились, по рукам ударили, пропили“ — „За кого?“ — „За Семена Брюхина“. — „Ну, поздравляю! Славный парень!“ И через час весь Апраксин знает о вчерашнем происшествии. С этих пор жених начинает ходить к невесте каждый день вплоть до самой свадьбы».
Невеста начинает приглашать к себе подруг — дошивать приданое. Жених с друзьями часто заходят к ней, развлекают девушек, танцуют. Никто этому не препятствует. Перед свадьбой обязательно устраивают девичник и мальчишник.
«У апраксинцев, да и вообще у купечества средней руки, существует дикий обычай, — за день или за два дня до свадьбы ездить огромной компанией в баню, — указывает Лейкин, — мытье это происходит среди страшного пьянства… То же почти было и у женщин. Невеста в сопровождении своих подруг, свах, замужних родственниц и женской прислуги также посещала баню. Обычай требует, чтоб в этот день пили вино и поддавали им на каменку».
Утром жениху отсылали приданое, после венчания в церкви накрывали стол «у кухмистера», т. е. в ближайшем трактире, «после, — пишет Лейкин, — танцы, нередко часов до шести утра».
Как мы видим, у невесты было немного возможностей высказать свои желания и даже понять, чего она хочет. И все же, если у невесты был характер, она иногда могла повернуть дело на свой лад. Вот как описывает Полилов историю замужества своей тетки Татьяны: «Второй дочери деда, Татьяне Егоровне, шел уже шестнадцатый год в 1836 году; она была очень красива собою, и от женихов у нее не было отбоя.